Стременчик

Там Бедрик забежал в хату, в которой они остановились с Грегором, наперёд ему объявив, что цезаря дальше уже живым не понесут; лекари объявили, что час смерти приближался.

Едва он имел время шепнуть о том Грегору, когда вбежал бледный, с заломленными руками каморник императрицы. По его лицу Бедрик заключил, что Сигизмунд, пожалуй, скончался, но юноша крикнул:

– Нашу императрицу отвели под стражей в замковую башню, в узилище…

Случился ужасный переполох, Бедрик выбежал как безумный.

Если бы эта дивная новость оправдалась, Грегору не осталось бы ничего другого, как думать о собственной безопасности и бежать.

Было явным, что проекты заключённой пани были прямо противоположны воле умирающего. У магистра Грегора были к ней письма, она была в сношениях с королевой Сонькой, привезённое письмо могли найти и тогда ему угрожала тюрьма…

В первые минуты он не знал ещё, ждать ли Бедрика, или справляться собственными силами, но хотел дождаться подтверждения новости, которая казалась ему ещё невероятной.

Жребий императрицы могли разделить её придворные и все, что были в её свите, поэтому Грегору казалось безопасней немного от неё удалиться и искать менее подозрительного пристанища в толпе, которая наполняла город.

Никто не обращал на него внимания. Бедрик не возвращался, поэтому он мог вывести своего коня и, ведя его за собой, уйти к рынку и встать сбоку, как путник не принадлежащий ни к одному из дворов.

Он тут же так удачно это проделал, что ничьих глаз на себя не обратил. На рынке уже не было сомнений, что произошло что-то неожиданное и тревожное. Часть императорского отряда села на коней и пустилась в погоню.

Люди, стоящие у домов, рассказывали друг другу, что прежде чем императрицу заключили под стражу, оба графа Цели, предчувствуя опасность, какая им угрожала, во время путешествия обменялись доспехами и одеждой со своими придворными, а сами, надев первую попавшуюся одежду, сбежали.

За ними была отправлена погоня.

Он слушал ещё этот рассказ, когда мужчина в облачении ксендза, немолодой уже, идущий с палкой, увидев на нём сутану и узнав духовное лицо, приблизился к нему и поздоровался по-латыни.

С первого взгляда Грегор, который уже в дороге научился отличать гуситских от настоящих священников, узнал в нём католика. Очень рад был встрече.

– А вы откуда? – спросил старый увядший священник.

Грегор был вынужден солгать, спасаясь, или по крайней мере не открывать ему всю правду.

– Я путник, – сказал он, – и удивительный случай забросил меня сюда в такой час какого-то замешательства, которого не понимаю, потому что чужак.

– Правда! Правда! – вздохнул ксендз. – Даже мы, что много лет в Чехии, привыкли к кровавым приключениям и особенным событиям, удивляемся тому, что тут у нас сейчас происходит. Император собственную жену приказал заточить в темницу. Её брат и племянник сбежали.

Он пожал плечами.

– Но какова причина этой суровости императора к собственной супруге? – спросил Грегор.

– Рассказывают чудеса! – начал ксендз. – Я как раз из замка иду. Так громко доказывают, что Барбара замышляла предательство, рассчитывая на смерть мужа, против собственной дочки. Якобы у неё был сговор с польской королевой, за сына которой она решила выйти замуж и с ним править Чехией и Венгрией.

Грегор, услышав это, не смог сдержать крика возмущения.

– Отей мой! – воскликнул он. – Это должно быть клевета. Императрица могла бы быть бабкой молодому польскому королю. Ему едва четырнадцать лет, когда ей больше полувека, такой чудовищный брак…

Ксендз не дал ему докончить.

– И такие чудовищные складываются браки из-за жажды власти, – ответил он. – Но Бог сам не допустил, чтобы это состоялось!

Грегор был потрясён, растерян, унижен, спрашивал себя в душе, могло ли быть, чтобы его использовали, как инструмент для такой интриги. Не хотел верить словам ксендза и содрогался.

– Отец мой, – сказал он, подумав, – враги императрицы могли бросить на неё клевету, верить этому трудно. Мать, составляющая заговор против собственной дочери, женщина в её возрасте, желающая выйти за подростка, который ещё почти ребёнок!!

Ксендз посмотрел на говорившего с грустным выражением лица.

– Что же, – сказал он тихо, – что не делается на свете для удовлетворения страсти испорченных людей!! Есть женщины святые и ангельские, но когда злые, они превосходят в злости мужчину, в дерзости и бесстыдстве – дьявола.

Грегор молчал. Привыкший уважать свою королеву, которой служил, он не хотел ещё допустить, что она приложила руку к таким чудовищных планам и пожертвовать собственным сыном. Но его тайное посольство и то, что приключилось с императрицей Барбарой, вынуждало поверить в эту печальную очевидность.