Читаем Стременчик полностью

Глаза всех были обращены на него. Грегор сошёл с коня и приблизился к карете. Тут же рядом с ней в доспехах, на конях, стояли рыцари, гордо, по-пански поглядывающие два графа Целе, брат и племянник Барбары. Магистр не имел времени ни присматриваться к ним, ни с ними здороваться, потому что вытянутая рука уже ожидала письмо.

Лицо императрицы, которое должно было пробудить уважение, её дерзкий и вызывающий взгляд были причиной какого-то отвращения и страха у подходящего к карете Грегора. Старое, увядшее лицо, синяки под глазами, морщины, всё накрашенное и побелённое, имело такое циничное и бесстыдное выражение, такое гминное и неблагородное, что посол мгновение колебался признать в ней ту пани, достоинство которой иначе представлял себе.

Жизнь, характер, привычки так отчётливо отпечатались на лице, как будто не хотела даже давать себе труда казаться иной. Крикливым голосом, с каким-то нездоровым смехом она произнесла несколько непонятных слов, меряя глазами мужественный стан Грегора.

Грусти и беспокойства по причине опасной болезни мужа вовсе на ней видно не было, казалась только нетерпеливой и раздражённой.

Привезённое письмо взял по её приказу старший сын графа Целе, а Грегору велели ехать вместе о свитой в Прагу.

Всё произошло поспешно, среди шума, и Грегор едва опомнился, когда Бедрик приказал подать ему лошадь, а сам, ведя его за собой, назначил место в свите. Было оно довольно далеко от кареты императрицы и ближайшего двора, так что он и чех почти в конце поезда, растянувшегося на тракте, посреди последней челяди должны были ехать, но там они так утонули и вмешались в толпу, будто к ней принадлежали.

На пришельцев искоса поглядывали, но вскоре вернулась прежняя весёлость, и Грегор оказался среди распущенной черни, с которой не имел охоты ни знакомиться, ни разговор начинать.

Со двором императрицы они быстро достигли Праги, стены и башни которой вскоре показались за серым пологом дождя…

Бедрик шепнул товарищу, что когда попадут в город и в замок, он его обеспечит помещением поблизости.

Казалось, что в Праге уже ждали прибытия императрицы и ожидали на этот день, потому что значительный рыцарский отряд выехал ей навстречу. Во главе его, как объяснил Бедрик, был венгр, любимец императрицы, Михал Оршаг. Казалось, его вид не доставляет большого удовольствия графам Целе, которые приветствовали его чопорно и гордо.

Императрица приказала привести его к ней, дабы спросить о здоровье супруга. Ответ разошёлся сразу, переданный из уст в уста. Говорили, что Сигизмунд был очень плох и что у лекарей не было ни малейшей надежды, что он будет жить.

Эта новость не произвела на императрицу ни малейшего впечатления, она скривила только уста и махнула рукой.

Оршаг прибавил, что Сигизмунд вызвал к себе дочку и зятя.

Услышав это, императрица вдруг опустила шторку кареты и дали приказ продолжать путешествие. Более многочисленный, чем было нужно для чествования императрицы, военный отряд, который окружил карету и всадников, словно хотел их контролировать и закрыть им дорогу, вызывал у обоих Целе некоторое беспокойство. Начали о чём-то шептаться между собой, но ехали дальше, показывая ещё бо́льшую гордость.

В городских воротах, по известному обычаю, мещанство приветствовало императрицу, которая, смеясь и благодаря с излишней вежливостью и любезностью, вытянулась к ним…

На Бедрика военный отряд произвёл сначала неприятное впечатление, он побледнел немного и стал неспокойно оглядываться, но приём в воротах города рассеял эту заботу.

Грегор, чувствуя себя уже более спокойным, потому что всю свою миссию выполнил, мог спокойно рассматривать город и людей. Может, свежее воспоминание об Италии делало в его глазах менее великолепной Прагу, красиво окружённую стеной, но присутствие императора, которое наполняло её рыцарями и множеством отрядов могущественных панов и магнатов, добавляло городу блеска, который для приёма Сигизмунда празднично украсили.

Среди этих толп было видно необычайное оживление, большая заинтересованность, беспокойство и суета, которые прибытие императрицы ещё увеличивало.

По улицам проехать было трудно: лошади, собаки, телеги; одни проезжали, другие искали, где бы разместиться.

Из свиты императрицы постоянно вылетали вопросы об императоре, на которые отвечали однообразно грозными выкриками и не менее значительными движениями.

В этой давке, среди общей заинтересованности больным Люксембургом и прибывающей его женой, Грегор из Санока, исчезнув среди толпы, незаметный, невидимый мог присмотреться и прислушаться ко всему, что делалось вокруг него.

Невольно пришло ему на ум, что он прибыл сюда, может, чтобы быть свидетелем конца человека, который вплёлся грустными воспоминаниями в историю Польши.

Его голову, на которой теперь покоилась императорская корона, когда-то должна была увенчать Болеславовская. Сигизмунд никогда не забывал о ней и мстил за первое, исытанное в жизни разочарование, до конца.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Польши

Древнее сказание
Древнее сказание

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Классическая проза
Старое предание. Роман из жизни IX века
Старое предание. Роман из жизни IX века

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы. В романе есть увлекательная любовная линия, очень оживляющая сюжет:Герою романа, молодому и богатому кмету Доману с первого взгляда запала в душу красавица Дива. Но она отказалась выйти за него замуж, т.к. с детства знала, что её предназначение — быть жрицей в храме богини Нии на острове Ледница. Доман не принял её отказа и на Ивана Купала похитил Диву. Дива, защищаясь, ранила Домана и скрылась на Леднице.Но судьба всё равно свела их….По сюжету этого романа польский режиссёр Ежи Гофман поставил фильм «Когда солнце было богом».

Елизавета Моисеевна Рифтина , Иван Константинович Горский , Кинга Эмильевна Сенкевич , Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Классическая проза
С престола в монастырь (Любони)
С престола в монастырь (Любони)

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский , Юзеф Игнацы Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза