Стрела Времени

«Но каким образом? — подумал он. — Стены Ла-Рока толщиной в десять футов. И пушечному ядру пробить их не под силу».

Красивый рыцарь поднял руку в прощальном салюте.

— Да примет вас бог под свою длань и пошлет вам безопасную дорогу.

“God bless you and grant you increase,” Chris replied, and then the knight slapped the horses on their rumps, and they were riding off, toward La Roque.

— Да благословит вас господь, и да ниспошлет он вам свою благодать, — ответил Крис.

Затем рыцарь подхлестнул их лошадей, и те ленивой рысцой понесли своих наездников в сторону Ла-Рока.

As they rode, Kate told him about what they had found in Marcel's room, and about the green chapel.

“Do you know where this chapel is?” Chris said.

“Yes. I saw it on one of the survey maps. It's about half a mile east of La Roque. There's a path through the forest that takes you there.”

По дороге Кейт рассказала Крису о том, что они нашли в келье Марселя, и о Зеленой часовне.

— А ты знаешь, где она находится? — спросил Крис.

— Да. Я видела ее на обзорной карте. Она расположена примерно в полумиле к востоку от Ла-Рока. Туда ведет лесная дорога.

Chris sighed. “So we know where the passage is,” he said, “but Andre had the ceramic, and now he's dead, which means we can't ever leave, anyway.”

“No,” she said. “I have the ceramic.”

“You do?”

Крис вздохнул.

— Теперь мы знаем, как найти этот чертов проход, — сказал он, — но маяк был у Андре, а Андре мертв. И мы все равно не сможем вернуться домой.

— Нет, — возразила Кейт, — маяк у меня.

— Да ну?

“Andre gave it to me, on the bridge. I think he knew he'd never get out alive. He could have run and saved himself. But he didn't. He stayed and saved me instead.”

She started to cry softly.

— Андре отдал его мне на мосту. Я думаю, он знал, что не сможет выбраться оттуда живым. Он мог убежать и спастись, но не сделал этого. Он остался и спас меня.

Она негромко заплакала.

Chris rode in silence, saying nothing. He remembered how Marek's intensity had always amused the other graduate students—”Can you imagine? He really believes this chivalry shit!”—and how they had assumed his behavior was some kind of weird posturing. A role he was playing, an affectation. Because in the late twentieth century, you couldn't seriously ask other people to think that you believed in honor and truth, and the purity of the body, the defense of women, the sanctity of true love, and all the rest of it.

But apparently, Andre really had believed it.

Крис ехал молча. Он вспоминал, как посмеивались аспиранты над увлечением Марека: «Вы только представьте себе — он действительно верит в это дурацкое рыцарство!» Они принимали его поведение за эффектную позу. Ребята считали, что он разыгрывает вычурную роль, ведь в конце двадцатого столетия нельзя убедить людей в том, что ты на самом деле веришь в честь и правду, в телесное здоровье, в необходимость защищать женщин от опасности, в святость истинной любви и тому подобную чепуху.

Но, очевидно, Андре по-настоящему верил во все это.

They moved through a nightmare landscape. The sun was weak and pale in the dust and smoke. Here there were vineyards, but all the vines were burned, leaving gnarled gnome stumps, with smoke rising into the air. The orchards, too, were black and desolate, skeletal trees. Everything had been burned.

Они проезжали по местности, которая, казалось, родилась в тайных безднах ночного кошмара. Бледный диск солнца чуть проглядывал сквозь тучи пыли и дыма. По сторонам дороги тянулись виноградники, но все лозы были сожжены; от них остались лишь почерневшие пни, от которых поднимались струйки дыма. В погубленных садах деревья вздымали к небесам обугленные ветви. Сожжено было все.

All around them, they heard the pitiful cries of wounded soldiers. Many retreating soldiers had fallen beside the road itself. Some were still breathing; others were gray with death.

Отовсюду доносились жалобные стоны раненых солдат. Многие из отступавших упали прямо возле дороги. Некоторые еще дышали, но лица большинства смерть уже окрасила серым.

Chris had paused to take weapons from one of the dead men, when a nearby soldier raised his hand and cried pitifully, “Secors, secors!” Chris went over to him. He had an arrow embedded deep in his abdomen, and another in his chest. The soldier was in his early twenties, and he seemed to know he was dying. As he lay on his back, he looked pleadingly at Chris, saying words Chris couldn't understand. Finally, the soldier began to point to his mouth, saying,

Крис остановился и слез с лошади, чтобы забрать оружие у одного из мертвецов. Увидев его, один из лежавших поблизости раненых не то прокричал, на то провыл на ломаном французском:

— Secors, secors! [Secors — помощь (фр.)] Крис подошел к нему. Из тела солдата торчали две стрелы: одна глубоко воткнулась в живот, а вторая пробила грудь.