Не сказать, чтобы Олег сильно страдал от своей честности. Но, с другой стороны, он видел, как одноклассники делают свой маленький бизнес, обманывая друг друга напропалую. Купить вещь за одни деньги и продать за большие – это и вовсе не считалось обманом. «Законы рынка!» – смеялся Толик Аникушин, самый модный и оборотистый парень из их класса. Олег только пожимал плечами. Ему казалось, что все это «купипродайство» недалеко ушло от обычного жульничества. Впрочем, он не упрекал своих сверстников. Правильно сказано в одном модном фильме: «Не мы такие – жизнь такая». Едва ли не ежедневно по новостям рассказывали про чиновников из высоких кабинетов, которые открыто воровали миллионы, чего уж тут требовать от Аникушина с его смешным гешефтом в несколько сотен рублей?
Но вот теперь, оказавшись в безвыходной ситуации, став фактически рабом уродливых тварей, Олег вдруг понял – нужно схитрить. Только так он сможет изменить нынешнюю свою жизнь, а точнее – нежизнь…
План созрел сам собой. Главным богатством и смыслом жизни обитателей норы были светлячки. Так Олег называл странные штуковины, что приносили твари из ночных отлучек и отдавали своей госпоже. Что они такое, для чего нужны – он не знал и не понимал. Горевшие тусклым, но теплым светом светлячки разной формы женщина-птица хранила в сундуке. Время от времени она отпирала его и пересчитывала накопления, а остальные внимательно следили за процессом.
Но не все существа отдавали светлячков женщине-птице. Самый злобный и жестокий монстр, носивший на шишковатом черепе старую шляпу, а за голенищем сапога плеть, прятал часть добычи за пазухой. Олег, единственный из всех обитателей норы, видел желтоватый свет, пробивавшийся сквозь тряпье. Видел – и понимал, что, если хозяйка подземелья узнает о спрятанных светлячках, все изменится и для твари в шляпе, и для него самого…
Глава девятая
Матуха вернулась под утро с красными от недосыпа глазами, но веселая. Махоня уже поднялся, разжег очаг и занялся утренней стряпней, когда Вошица ввалилась в логовище, потряхивая кожаным кошелем. В кошеле звенело. Ватажники как по команде подняли головы.
– Здрава будь, свет-матуха! – дребезжащим спросонья голоском поприветствовал Вошицу Кукан. – Никак с прибытком? Зернью забавлялись, поди?
– Ой, с прибытком, Куканюшка, с ним, родимым! – Матуха жутковато засмеялась, скидывая на пол засаленную бархатную душегрею. – До петухов кости кидали. Продулась Протыра, все спустила, немычь лапотная. Счас засыплю отпоры в закрома да вам, телепням, по три штуки накину. Помните мою доброту!
– Благодарствуем! – на разные голоса откликнулись ватажники. Давло не удержался, добавил:
– Проголодалась, небось, заботница? Эй, Махоня, оборачивайся шибче, не то прибью…
Хрюканье торопня перебил гневный визг матухи. Застыв над распахнутым сундуком, Вошица голосила, воздев руки к закопченному потолку.
– Покража! Крыса в хате! Ратуйте, незнати, лихо пришло!
Ватажники повскакали с мест и окружили матуху. В ячеях сундука поблескивали ключи, и было их заметно меньше, чем в прошлый раз.
– От же ж как… – потрясенно пробормотал Горох, ухватив себя обеими руками за вислые усы. Кукан и Два Вершка обменялись тревожными взглядами. Давло замер с открытой пастью, на нижней губе повисла ниточка темной слюны.
– Кто?! Кто, злыдни?! – Выставив скрюченные пальцы с вылезшими когтями, Вошица обернулась к ватажникам: – Лучше добром говорите, отпоры верните! Коли сама дознаюсь – у-у-у! Али гостей без меня привечали? Давло!
– Н-не было г-гостей, свет-матуха… – в ужасе жмуря маленькие глазки, прохрюкал торопень.
– Стало быть, тут крыса затихарилась промеж вас! – Вошица с грохотом опустила крышку сундука, кинулась к незнатям и принялась тормошить, обшаривать их, рвать когтями лопотину. Горох, попавшийся матухе первым, только охал, когда на пол летело всякое добро, припасенное им на черный день, – гребенка, битое зеркальце, тряпица, желудь, медный браслет, огрызок карандаша…
– Нету! Ничего нету! – горестно вцепилась в свои смоляные космы матуха, повернулась к остальным: – Кукан! Скидавай кафтан!
– Окстись, свет-матуха. – Заводник выставил вперед ладони, загораживаясь от Вошицы. – Не брал я отпоры ватажные, черным светом, чур-чурой, кровью своей клянусь!
– А вот мы поглядим, поглядим! – Матуха оскалила острые зубы, метнулась к Кукану и схватила заводника за грудки. Затрещала материя, что-то закричал Два Вершка, но его голос заглушил нежный перезвон – на пол, под лапы Вошице, посыпались ключи.
– Крыса! – потрясенно вымолвил Горох, и усы его встали дыбом. Давло сморщил рыло, обнажив клыки. Два Вершка закрыл лицо руками. Махоня кучкой мусора замер у очага, чуть живой. В логовище воцарилась зловещая тишина.
– В Ныеву падь, – мертвым голосом произнесла матуха, и сказанное ударило ватажников, словно плетью. Кукан рухнул на колени. Шляпа слетела с головы заводника и укатилась за сундук. Стали видны редкие свалявшиеся волоски и короткие рожки над острыми ушами.