Схватила вазочку с подоконника, прижала ее к себе и уже смело повернулась к приору.
– И это все? – Опять приподнятая бровь. – Что такого в этой посудинке?
– Это мамина. – Алька еще крепче сжала пальцы на керамическом горлышке. – Все, что у меня осталось.
Приор резко отвернулся, но Альке показалось, что он пробормотал ругательство. Что-то вроде «проклятый сукин сын».
Снова оказавшись в полумраке экипажа, Алька прижала к себе вазочку и закрыла глаза. Усталость давила, глаза слипались против воли. А по коже – едкий, словно кислота, взгляд приора. И это тяжкое молчание. Что ему, крагх побери, нужно? Почему выкупил? Почему забрал брата? В доброту приора Алька не верила, а значит, все это он проделывал с тайным умыслом. Знать бы еще с каким. За себя Алька не боялась. Даже если он потащит ее в койку – ну и что, это всего лишь один мужчина. Не десятки и не сотни, как в борделе. Один. Но вот что подтолкнуло его забрать к себе Тиба?
Не выдержав, Алька подняла голову, храбро встретила обжигающий взгляд и спросила:
– Зачем мы вам, ниат Эльдор?
Он долго и молча смотрел на нее – и куда-то сквозь, снова окунаясь в собственные воспоминания. Потом вздрогнул, словно опомнившись, и сухо проговорил:
– Вы с братом незаконно лишились имущества. Прежний приор Надзора счел возможным нарушение всех правил, и поэтому это несколько умаляет твою вину. У тебя, в твоем положении, был выбор – либо в бордель, либо воровать. Ты выбрала второе, не слишком хороший выбор в отсутствие такового. Я терпеть не могу двуликих, но и совесть у меня есть, так что поживешь в моем доме. Будешь помогать Марго по хозяйству, будешь делать все, что она скажет. Брат твой пока поживет с нами, потом я устрою его в хорошую школу для мальчиков. А ты… Впереди пять лет спокойной жизни. Только на глаза мне не показывайся, прибью.
– Спасибо, – прошептала она, – вы действительно благородный человек, ниат, и я…
Она хотела сказать, что будет стараться, но он перебил:
– Не надо. Не надоедай мне. Нам с тобой говорить не о чем, вообще не о чем. И я рассчитываю на твое благоразумие. Помни, что я имею полное право тебя наказывать. И если, упаси Пастырь, ты что-нибудь стащишь в моем доме, то, клянусь, я сам отрублю тебе руки. Поняла?
В сумраке экипажа его лицо виднелось бледным пятном, и черты словно набросаны штрихами. Весь из ломаных, острых линий. Едкий. Совершенно безжалостный.
Алька вздохнула, сжимая в пальцах вазочку, и опустила голову. В самом деле, к чему злить чудовище.
– Поняла, – выдохнула чуть слышно, – поняла, приор Эльдор.
Остаток пути они проделали в полном молчании. Когда экипаж остановился, приор выбрался наружу первым, Алька осторожно высунулась следом. Перед ними возвышались кованые ворота. Ограда сжимала кольцом старый яблоневый сад, и казалось, даже сюда доносится запах яблок. Из-за желтеющих крон была видна серебристая крыша особняка.
Она вдохнула полной грудью и поспешила за приором, который безмолвно шагал куда-то по боковой дорожке. Ловко поддел и отшвырнул носком сапога гнилое яблоко, остановился у небольшой калитки и там все же обернулся. Алька вдруг поняла, что глаза у него вовсе не черные, как показалось поначалу, а карие, темные, с оттенком переспелой вишни. А еще она поняла, что на свету он вовсе не кажется старым и уродливым. Шрамы, да. Но не старый.
– Помни, что будет, если посмеешь воровать, – строго повторил он, глядя на Альку сверху вниз, и резко дернул калитку.
Потом они шли сквозь старый сад, и Алька – совершенно неуместно – думала о том, что все здесь дышит красотой в свете дня. Красотой и одиночеством. Из зеленой травы выглядывали румяные бока спелых яблок, которые здесь не были никому нужны. Изредка пожелтевший листок срывался с ветки и, кружась, медленно летел вниз.
«Я все здесь приведу в порядок», – решила она про себя.
И отчего-то стало легче на душе, как будто принятое решение могло скрасить предстоящие пять лет рабства с непонятными перспективами.
Но когда раздался звонкий голосок – «Алечка!» – силы внезапно ее покинули.
Тиб бежал к ней вприпрыжку и, добежав, обхватил за пояс, прижался щекой к животу.
– Алечка-а-а-а!
Ноги подогнулись, и она рухнула на колени, прижимая к себе брата. Слезы брызнули из глаз, Алька судорожно перебирала его русые волосы, ощупывала всего, не веря, что вот он – живой и здоровый и что теперь у них все будет хорошо. Наверное, хорошо…
– Тиб, – прошептала она, целуя его в макушку, – слава Пастырю, ты здесь. А я уж думала…
– Пойдем к Марго, – сказал Тиберик. – Ну пойдем, Алечка, пойдем!
– Да-да, конечно, – всхлипнула она.
И внезапно поняла, что – все. Она больше не может подняться на ноги. Перед глазами все поплыло, закружилось – яблони, дом, небо. И Алька, цепляясь за курточку Тиба, медленно сползла на траву. Тошнотворная муть накатила резко, вымывая все краски мира, и на несколько мгновений Алька вывалилась в вязкое ничто.