Страсти по Феофану

«Многие тебе лета, мой супруг бесценный! Бьёт тебе челом Мария, дочь Василия Даниловича, Грекова жена. Глазыньки все проплакала, ожидаючи твоей казни вместе с Вельяминовым, но когда узнала о милости княжьей, то возрадовалась вельми. Даже если ты примешь постриг, не возропщу, не посетую, ибо жив останешься. Ну, а коль удастся освобождение, то прибуду к тебе при малейшей на то возможности, где б ни поселился. Я твоя навек. Гришенька тоже тебе низко кланяется. Молим о тебе всех святых. Ждём благих вестей. Вспоминай о нас!»

Вскоре новгородка узнала, что дружинникам Владимира Андреевича удалось вызволить художника и отправить в Нижний. Но на этом связь между ней и мужем оборвалась.

Осень провела тяжело, беспокоясь о том, как сумеет разрешиться от бремени. Но, по счастью, всё прошло удачно — роды длились не более двух часов, и младенец вылетел на свет Божий, словно пробка из винной бутылки, совершенно не травмировав мать.

   — С мальчиком тебя, дорогая, — сообщила радостно повитуха, поднимая над головой корчащийся красный комочек, от которого змеилась перекрученная во многих местах пуповина; новорождённый пищал и пофыркивал.

   — Мальчик, сын... — удовлетворённо вздохнула та. — Николай, Николенька...

   — Да уж, подгадала к Николиному дню. Это добрый знак!

   — Добрый, добрый, — прошептала Маша, а сама со страхом подумала: предсказания Сергия продолжают сбываться; он грозил смертями — неужели из них кто-нибудь погибнет? Верить не хотелось. При рождении новой жизни отметаешь чёрные мысли с ходу.

Вскоре после родов навестили Марию Васильевну Серпуховские князья, принесли подарки: распашонки, одеяльца, подгузники. А Владимир Андреевич, точно маленький, тарахтел погремушкой. В сотый раз заверили молодую, что не бросят её одну с пасынком и сыном, станут помогать. Новгородка спросила: «Нет ли каких известий из Нижнего?» — «Совершенно никаких, — сокрушался владыка города. — Знаем только, что епископ Дионисий, убежав от нас, ринулся в Царьград, бить челом Патриарху. Ох, несладко там придётся Митяю, коли с двух сторон ябедничать станут — Дионисий и Киприан!» Но жена художника слушала в пол-уха, думала о своих заботах и в конце сказала: «Кабы знать, что супруг здоров и устроился, мы бы с Гришей и Коленькой тронулись к нему». — «Ишь, чего надумала! — обсмеяла её княгиня. — Накануне зимы! Хочешь застудить пеленашку? До весны и не помышляй. А весной видно будет».

Но весной 1380 года простудился Григорий и едва не преставился от сильного жара, еле его спасли. Поправлялся медленно, лишь в июне месяце начал выходить на крылечко — похудевший, бледный. Жаловался мачехе: «Вот из-за меня отложили поездку в Нижний...» Та пыталась его утешить: «Да при чём здесь ты? Мы про папеньку нашего ничего не знаем — жив ли, нет ли? Вдруг поехал дальше, возвратился в Каффу или же осел где-нибудь ещё? Наобум ехать боязно... И потом вокруг неспокойно — сказывали князь Владимир Андреевич: там и сям татарва шурует, точит на Москву зубы. Нет уж, отсидимся пока».

Но была ещё и другая причина, о которой она, разумеется, умолчала: связь с правителем Серпухова. Всё произошло на Масленицу, как-то невзначай и довольно просто: он зашёл проведать «соломенную вдову», и, оставшись наедине в горнице, оба они ощутили столь непреодолимое желание близости, что забыли напрочь о приличиях, совести, долге и моральных принципах. Жажда сладострастия помутила разум. И мужчина, и женщина насыщались друг другом с неким животным остервенением, истово, безудержно, и одновременно впали в экстаз. А потом, отсоединившись, не могли понять — что же это было такое? Удовлетворение плоти или нечто большее, страстная любовь? Устыдившись и застеснявшись, торопливо расстались. Позже выяснилось, что подобный порыв не явился случайностью. Князь захаживал регулярно, превратив свидания в жизненную потребность. Слухи поползли по Кремлю-Детинцу и достигли, наконец, ушей Елены Ольгердовны. Гедыминовна затеяла крупный разговор с мужем. Поначалу растерянный, он пытался отрицать очевидные вещи и вины не признавал; но, припёртый к стенке, попросил прощения, клятву дал закончить эти грешные отношения. А тем более назревала война, и один Господь знал наверняка, кто вернётся назад с поля боя.