Страшные рассказы

Конечно же он зарабатывал, и литературные труды практически обеспечивали его жизненные потребности. Но у меня есть доказательства того, что ему постоянно приходилось преодолевать трудности, не вызывающие ничего, кроме отвращения. Подобно многим другим писателям, он мечтал о собственном журнале и хотел быть у себя дома; истина заключается в том, что он страдал достаточно для того, чтобы желать для своей мысли подобного незыблемого убежища. Чтобы добиться этого результата и раздобыть достаточную сумму денег, он прибегал к публичным чтениям. Что представляют собой подобные лекции, знают все, – что-то вроде размышлений вслух; благодаря Коллеж де Франс они стали доступны всем литераторам, и их материалы авторы публикуют лишь после того, как извлекут из них все мыслимые и немыслимые доходы. По уже когда-то устраивал в Нью-Йорке публичное прочтение своей космогонической поэмы «Эврика», которое даже стало предметом ожесточенных споров. На этот раз он задумал появиться перед публикой в своем родном штате Вирджиния. В письме Уиллису он писал, что собирается объехать с лекциями запад и юг, надеясь на помощь со стороны друзей из литературной среды и старых знакомых по военной школе Вэст-Пойнт. Таким образом, он посетил главные города Вирджинии, и Ричмонд вновь увидел того, кого когда-то знал таким юным, таким бедным и таким жалким. Все, кто не видел По с тех пор, когда он был никому не известен, толпой бросились, чтобы лицезреть своего прославленного соотечественника. И он предстал пред ними красивый, элегантный и благообразный, как гений. Я даже полагаю, что в своей снисходительности он дошел до того, что незадолго до этого вступил в общество трезвости. Тему он выбрал сколь пространную, столь и возвышенную: Принцип поэзии – и развивал ее, проявляя ясность суждений, входившую в число его достоинств. Будучи истинным поэтом, он верил, что истинная цель поэзии должна носить тот же характер, что и ее принцип, и что иметь в виду она должна исключительно себя саму.

Оказанный Эдгару По радушный прием наполнил его душу радостью и гордостью; он выглядел столь очарованным, что даже поговаривал о том, чтобы навсегда поселиться в Вирджинии и провести остаток дней в краях, с детства дорогих его сердцу. Однако в Нью-Йорке его ждали дела, и 4 октября, жалуясь на слабость и озноб, он уехал. По прибытии в Балтимор он, по-прежнему чувствуя себя плохо, велел отнести багаж на платформу, с которой ему предстояло отправляться в Филадельфию, а сам пошел в харчевню, чтобы выпить чего-нибудь для укрепления духа. На свою беду, там он повстречался со старыми знакомцами и засиделся с ними. Утром следующего дня в бледных рассветных сумерках на дороге был найден труп, – да что я такое говорю? – нет, не труп, тело человека еще живого, но уже помеченного величественной печатью Смерти. Кто он, никто не знал, при нем не нашли ни документов, ни денег и доставили в больницу. Именно там, в то же воскресенье, вечером у октября 1849 года, По умер в возрасте тридцати семи лет, побежденный белой горячкой – этим страшным визитером, пару раз уже переступавшим порог его мозга. Так ушел из этой жизни один из величайших литературных героев, человек, написавший в «Черном коте» такие пророческие слова: «Какая болезнь сравнится с алкоголем!»

Эта смерть – почти что самоубийство, причем самоубийство, подготовленное заранее. Как бы там ни было, оно вызвало скандал. Шуму было много, и добродетель, сладострастно и не стесняясь, стала вовсю заливаться своими напыщенными трелями. Даже самые терпимые надгробные речи не обходились без неизбежной обывательской морали, которая была не в состоянии упустить такой изумительный случай. Г-н Грисуолд клеймил покойного позором; г-н Уиллис вел себя более чем прилично. Увы, тот, кто преодолел самые крутые вершины эстетики и погрузился в самые неизведанные глубины человеческого разума, кто всю свою жизнь находил новые средства выражения и неведомые доселе приемы, чтобы поражать воображение и прельщать изголодавшиеся по Красоте умы, угас за несколько часов на больничной койке, – какая судьба! Какое величие и какое несчастье – поднять вихрь обывательского пустословия, стать хлебом насущным и темой обсуждения для добродетельных журналистов!

Ut declamatio f ais!