Страшно ли мне?

А я сижу, потерянная, возле старого полуразрушенного сарая и задаю себе вопросы. «Кровавые комиссары». Наш выдающийся, как говорят, наш величайший интеллектуал, тот интеллигент, которого все мы постоянно охраняем и оберегаем, чтобы он в разгар войны в безопасности и тепле мог спокойно размышлять и творить, нанес нам, «кровавым комиссарам», такой удар. Все говорят, не будь смешной, почему это тебя так задело. С удовольствием взяла бы его к себе в отряд. На месяц-другой, пусть бы он со мной «покомиссарил». Лучше всего зимой. Я бы показала ему, как это бывает, когда мы отступаем. Когда думаешь, что твои люди в безопасности, но должна вернуться и убедиться, что все действительно ушли, все раненые эвакуированы, все следы уничтожены. Неважно, как близко враг. Сколько раз мне случалось наткнуться на какого-нибудь спящего молодого парня, который был настолько изнурен, что не слышал ничего вокруг. Молодого? Мне самой-то еще нет двадцати. А уже такая старая. Кровавая? Я прожила уже столетия. Правда. А потом я бы с ним, с интеллектуалом, и с бригадой форсировала реку. Первой заходишь в воду, проверяешь, безопасно ли. Глубока ли река. Нет ли омутов. Глубоко. И омуты есть. От всего этого смерть как хочется закричать. Кричать снова и снова. Ждешь вся мокрая, когда все окажутся на другом берегу, и еще раз переходишь реку вброд. Опять последняя. «Кровавые комиссары» меньше всех спят. Вечно нет времени. После тяжелого боя надо сначала поговорить с командиром. Сколько погибших, сколько раненых? Кто дезертировал? В чем мы ошиблись, где поторопились и были недальновидны, кто не годится для первой линии атаки, а на кого в будущем надо обратить внимание? Вопросам нет конца. Часто без ответа. Решения. Часто судьбоносные. А потом, когда все уже спят, и командир тоже, еще раз обойти все вокруг, убедиться, что костер, который может нас выдать, потушен. Посмотреть, позаботились ли санитарки, насколько это возможно, о раненых, все ли часовые на местах. Потом ты долго, долго не можешь заснуть, а утром ты опять первая, чтобы быть готовой. А еда? Тут ты всегда последняя. Сейчас я тоже голодная.

Правда, бросила бы все. Не похоже, что скоро войне конец. Смотрю вниз, в долину. Взять и уйти? Ушла бы вон туда, в тот сарай, к родителям Виктора. Давно о них ничего не слышала. Живы ли они?

«Да черт с ним!» — кричит кто-то и садится рядом. Это он. Командир. Вчера вернулся с острова Вис, и Душана, слава богу, отправили обратно. Хоть от этой обузы избавилась.

«Черт с ним», — повторяет командир и обнимает меня. И я больше не стесняюсь, когда кладу голову ему на плечо.

«Мы оба с тобой кровавые», — смеется он.

«А какими будем через год».

«Если доживем».

*

Мы совсем как дети. Носимся туда-сюда, а Янез с гармошкой поет «Замок пылает, льется вино, так пусть прольется кровь». По-моему, там еще должна быть строчка «Граф бежит». Батальон Милоша играет в индейцев, я искренне надеюсь, что за нами никто не наблюдает.

В замке разместились немцы. В замке, где я в юности работал, помогая маме содержать семью. После того, как меня вполне удачно выгнали из школы в Любляне. Когда я заявил, что господином быть не хочу. Я смотрел, как драпают немцы и как наши поджигают замок. Граф и его семья сбежали, как только немцы и итальянцы оккупировали эти территории.

«Только не это крыло, — заорал я. — Здесь книги. Их много!»

«Дурак, — слышу. — Подумаешь, книги».

«Так в библиотеке же сейф!» Это я здорово придумал.

Я вспомнил долгий зимний вечер, когда снег валил так, что о возвращении домой и речи быть не могло. Граф тогда заглянул на кухню и пригласил меня к себе. Повел меня в большую залу, где были только книги. Старые, новые. Прямо до потолка.

«Садись».

Налил мне стакан вина.

«В школу не ходишь?»

И я вдруг сразу рассказал ему все, как есть: свою историю со школой, о домашних горестях и о жажде жизни. О всех мечтах и ночных кошмарах. О несбыточных желаниях и ожидании сильного отца, который все бы расставил по своим местам.

«Что тебе интереснее всего?»

«История, история, и еще раз история».

У меня до сих пор перед глазами те книги: «Легенды и мифы древней Греции», биография Наполеона и история Габсбургов.

«Прочитаешь эти, получишь другие».

И я читал ночи напролет. Читал, пока вез графскую пшеницу на мельницу, а потом ждал готовую муку. Читал, пока в лесу грузили на телегу дрова для графской семьи, читал, когда возвращался пешком домой. То и дело спотыкался, потому что смотрел в книгу, а не под ноги. Любил зиму, ведь часто случалось, что из-за снежных заносов домой было не попасть. Домой, в деревню, под названием Богунеугодная. В это злополучное место. Однажды я предложил соседям переименовать ее, и меня чуть не прогнали с глаз долой. Почему деревенские так цепляются за это горе-название? А после того первого вечера в графской библиотеке мне повысили жалованье.

«Не поджигайте!» — кричу я. — Сейф!»