Странствующий

— А никак! «Наука ищет возможность рационального объяснения мира. Временами казалось, что фундаментальный уровень открыт. И с его помощью можно описать остальные формы материи. Были два таких примера. Один — формулировка модели атома Бора, позволившая свести все многообразие атомов к простым планетарным системам из электронов и протонов. Другой период напряженного ожидания наступил, когда у Эйнштейна появилась надежда на включение всех законов в рамки так называемой теории поля. Но столь желанный фундаментальный уровень по-прежнему ускользает от исследователей. Всюду, куда ни посмотри, обнаруживается эволюция, разнообразие форм и неустойчивости».

— Однако ничего у них не клеится, — жалею несчастных.

— Попрошу уважаемую публику не прерывать докладчика. Я же по памяти цитирую. «Чарльз Пирс писал, что под воздействием собственных законов энергия мира иссякает, мир движется к своей смерти, когда повсюду перестанут действовать силы, а тепло и температура распределятся равномерно… Но хотя ни одна сила не может противостоять этой тенденции, случайность может и будет препятствовать ей. Сила в конечном итоге стремится к рассеиванию, случайность — к концентрации. Неизбежно наступит такой момент, когда две тенденции уравновесят друг друга. Именно в таком состоянии, несомненно, находится ныне мир».

— То есть, имеется шаткое равновесие. А Кто его удерживает, ученые знают?

— Я промолчу. «Современная наука породила то, что Ленобль назвал «беспокойством современных людей», ощущением отчуждения, какое мы встречаем и у таких современных ученых, как Жак Моно: «Человек должен, наконец, пробудиться от тысячелетнего сна, и, пробудившись он оказывается в полном одиночестве, в полной изоляции. Лишь тогда он наконец осознает, что, подобно цыгану, живет на краю чуждого ему мира. Мира, глухого к его музыке, безразличного к его чаяниям, равно как и к страданиям или преступлениям».

Парадокс! Блестящий успех молекулярной биологии — расшифровка генетического кода, в которой Моно принимал самое деятельное участие, — завершается на трагической ноте. Именно это блестящее достижение человеческого разума, говорит Моно, превращает нас в безродных бродяг, кочующих по окраинам вселенной».

— Как говорится, приплыли! — подытоживаю я. — И смешно, и грустно. Похоже на то, как два муравья ползают по слону, упрямо доказывая друг другу, что слона нет и быть не может. Скажите, коллега, а как по-вашему, способна ли наука пойти навстречу к Богу?

— Конечно… Только не эта безбожная отрасль, которая выращивает плевелы. Это не входит в ее планы. Вот что они сами о себе свидетельствуют. В книге «Недостающие звенья» Джон Пилби пишет, что ученые не всегда основывают свои заключения на фактах. Это происходит потому, что они «тоже люди, и потому, что многое поставлено на карту: их манят блестящие призы в виде славы и известности».

— Тут, коллега, мне на ум приходит пример американца Евгения Роуза. Ему прочили блестящую научную карьеру. Перед ним снимали шляпы мировые величины в его научной области. Но вот «несчастье» — парень оказался кристально честным! И в результате он разочаровался в официальной науке. А затем пришел к удивительному выводу: если человек хочет познать истину и будет на этом пути честным, то он обязательно придет к Православию. Так наука потеряла честного ученого, а Америка получила святого — отца Серафима Роуза. А вообще, в принципе возможно сотрудничество науки и религии?

— Ездят же священники на машинах и общаются по телефону…

— Я не об этом! В вопросах познания жизни.

— Конечно. Вот пример. Одним из атеистических аргументов в религиозных диспутах была невозможность наличия света без светила. Согласно Книге Бытия, свет Бог создал в первый день творения, а Солнце, луну и звезды только в четвертый. Но вот данные современной науки подтверждают откровения Моисея. Согласно модели Фридмана, подтвержденной астрономом Хэбблом, вселенная расширяется из некоторого центра. Сначала материя в этом центре имела колоссальную плотность. Одним из свойств материи в таком состоянии является сосуществование частиц и античастиц. Они представляли собой бесформенную плазму. Моисей увидел, что «земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездной». За счет распада тяжелых андронов образуются лептоны и фотоны. За счет фотонов появилось излучение, то есть свет.

— То есть, в этом случае наука «встретилась» с религией?