Странствующий

— Поможем. Ты прости, Миша, можно тебе задать прямой мужской вопрос?

— Конечно.

— Ты, судя по всему, парень бывалый. Наверняка не раз смотрел смерти в глаза. Откуда сегодня в тебе этот страх?

— Не знаю, Тихон, — выдыхает он, пожимая плечами. — Сам удивляюсь. Эта женщина… она сказала, что после отпевания таких, как я, бесы в ад забирают. Я-то думал, что здесь, в этой жизни отмучился — ну, что может быть страшней, чем жить в обществе, где человеческая жизнь ничего не стоит? А оказывается, еще и там, после смерти, в аду гореть. Вечно.

— Теперь понятно. И горел бы ты уже в аду, Миша, как миленький. Горел бы… Но видишь, как Господь все для тебя устроил. «В нужном месте, в нужное время» ты оказываешься рядом с верующей женщиной. Да не просто с какой-нибудь тихоней, которая от косого взгляда бежит, сломя голову. Но именно с такой, что не хлопнулась в обморок от твоих «авторитетных» подвигов, а прямо в глаза сказала то, что нужно. Что нужно для твоего спасения. Так что не унывай! Считай, тебе крупно повезло.

— Правда?

— А ты что, не видишь очевидного? Сколько дней ты с распахнутым кошельком по родным просторам колесишь?

— Три недели.

— Насколько мне известно, за этот срок твои хозяева тебя должны были раз семь найти и убрать. Одна машина твоя — такой маяк прекрасный, как волосок на лысине.

— Значит, это защита от Бога уже работает?

— Еще как! — киваю. — А чтобы на душе полегчало, нужно исповедаться в церкви.

— Да мне предлагали. Только если они от десяти кусков в обморок чуть не падают, то что будет с ними, когда я про свой криминал расскажу. На мне ведь и кровь есть.

— Кто бы сомневался… Только это, Михаил, уже не твоя забота. Сегодня гораздо больше можно удивить милосердием, чем убийством.

— Это точно. Как ты это сказал о той женщине? «В обморок не хлопнулась»? Это точно. До чего женщин своих довели — убийц бояться перестали.

— Еще один вопрос, Михаил. Не для праздного любопытства, а чтобы понять. Скажи, что испытывает человек, когда убивает другого человека?

— Руководило мной чувство справедливости. Ни гнев, ни ярость, ни страх… Понимаешь, есть законы. Один из нас преступил закон. Обворовал своих, скрысятничал. Что может быть гнусней? Я за него поручился. Выходит, что и отвечать мне. Деньги свои по его счетам внес. И убирать его мне пришлось. Ты спросил, что я испытывал? Перед выстрелом я был совершенно спокойным, даже бесчувственным. Нажал на спусковой крючок, прозвучал грохот, заложило уши. А когда увидел, как бывший друг упал на пол… В моей голове пронесся шторм. Потом охватил холодный озноб. А потом я стал снова абсолютно спокоен. Через несколько минут я выпил немного водки. И понял, что теперь мне всё можно. Понимаешь — всё! И только сейчас приходит понимание, что это был обман. Что вся моя жизнь была сплошным обманом. …Когда «всё можно» — это значит, для тебя открыты двери ада! И ты туда падаешь…

В течение двух дней мы отправляем крупные суммы по монастырям, развозим по нищим сельским храмам, раздаем нищим. Заезжаем к нашей бабульке, что при погосте. Не забываем батюшку Игоря. Наведываемся к Даше с Леной. Действительно, всюду приводим наших полунищих людей в некоторое подобие шока.

Но самое главное происходит в сельском храме, где Михаил исповедуется. Плачущий разбойник, даже если он в роскошном наряде — это зрелище незабываемое. Но какое лицо у него после исповеди! Красный нос и веки, но теплое лицо оживающего человека.

Последним пунктом нашего с Михаилом вояжа становится монастырь. Вратарником здесь, как и прежде, служит отец Леонтий. Высокий, крепкий, с прямой спиной, светло-русой длинной бородой, такими же пушистыми волосами, упрямо выбивающимися из-под скуфеи, и гладкими розовыми щеками — и это несмотря на седьмой десяток. Пока ждем настоятеля, отец Леонтий поит нас чаем в своей уютной келье с толстенными стенами.

Рассказывает, как рассорился с экономом и подался было в скит, что в самом лесу километрах в тридцати отсюда. Но нет воли Божией ему там спасаться: каждую ночь эта святая обитель снилась. Апостол Иоанн звал его назад. Что делать… Приплелся назад, как побитая собака. Встал на колени перед вратами и два часа так простоял, со слезами умоляя простить окаянного. Вышел настоятель, обнял беглого монаха. И слезы вместе с ним пролил. «Так что прощен. Теперь мне отсюда никуда!» — завершает свою повесть отец Леонтий, улыбаясь одними серо-голубыми глазами.

Михаилу здесь очень нравится. Действительно, тишина внутри крепостных стен такая, что страшно нарушать ее даже своими шагами. За собором от дороги сразу крутой спуск к реке. Отсюда открывается раздольный вид на пойменные луга, летящие до самого леса на горизонте. Неохватные глазом воздушные просторы отрывают сердце от земли и возносят в пронзительно-синие высоты. Даже если молча смотреть на это величие, то душа наполняется чувством присутствия Творца.

Обходим собор, подходим к колокольне. Но вот у стены я замечаю свежую могилу. На деревянной табличке дубового креста вырезано кириллицей знакомое имя…