Странствия с моим гуру

Входя в комнату, я пропускал У ниту вперед и слегка касался ладонью ее обнаженных плеч. На лице моем в такие минуты было написано полнейшее безразличие. После нескольких встреч, поняв, что ей в конце концов ничего не грозит и что я не буду слишком назойлив, она сбросила маску «айсберга», как я в шутку называл ее. Унита принимала мелкие услуги. Я поправлял ей волосы, поглаживая при этом шею, а один раз даже поцеловал ее в щеку, сказав, что это позволяет делать наш «old Polish custom» — наш старый польский обычай. Так как индийские обычаи были не менее странными, а после каждой такой фамильярности не следовало никакого более однозначного предложения, то девушка не чувствовала угрозы. Нет, я действительно не имел желания спать с нею, только пытался пробудить ее к жизни.

Наконец я довел дело до откровенных признаний. Оказывается, она никогда бы не приходила на беседы, если бы не мой Гуру. Унита доверяла ему безоговорочно. Он спас ей жизнь. Девушка приходилась ему далекой родственницей (а он мне об этом не рассказывал). Когда-то, входя по доске в дом на лодке, Унита зацепилась сандалией за сучок и упала в озеро.

Их семья тогда проводила отпуск в Сринагаре. А Гуру гостил у них. Он дружил с ее старшими братьями. Это происходило, конечно, еще перед «partition», когда у них было имущество на территории нынешнего Пакистана.

Унита упала в воду и сразу пошла ко дну. Гуру тоже не умел плавать. Но он мигом промчался вдоль галерейки, окружавшей дом, и выловил ее за косы, полуживую и уже наглотавшуюся воды.

— Он вернул мне жизнь, — с благодарностью говорила Унита.

Думаю, что в этом она видела предзнаменование, а может быть, даже немножко любила его робкой девичьей любовью.

— Теперь мы бедны, — сказала она однажды, — и я уже не выйду замуж, у меня нет подходящего приданого.

— Бедная старая дева, — рассмеялся я, поглаживая плечо.

— Чего ты хочешь, мне уже двадцать лет, — всерьез произнесла Унита. — Я стара и теперь должна работать, чтобы собрать на приданое для моей младшей сестры. Семья решила выдать ее замуж. Она не учится, не встречается с мужчинами, которые не принадлежат к нашей семье. У нее еще есть возможность выйти замуж.

— А ты?

— Моя судьба уже решена: в семье я исполняю поденную роль. Я могла бы выйти замуж за кого-нибудь очень богатого, кому не важно приданое… Но я не очень красива.

— Унита, посмотри в мои глаза, ты прелестна.

— Не шути. Обычно, чем богаче семья, тем она жаднее. Даже если кто-то и полюбил бы меня, его семья не позволит ему жениться. Вот мне и остается какой-нибудь бунтовщик или чужеземец… Вроде тебя.

— А ты вышла бы за меня?

— Да. Но у тебя уже есть жена, — не раздумывая ответила девушка. — Если бы ты мог убедить ее, что ключи от шкафов и деньги она может оставить себе, то, может быть, она и согласилась бы, чтобы я стала твоей второй женой. Я только хочу быть рядом с тобой. Ездить с тобой по свету. Вырваться отсюда. Ох, ты не знаешь, что такое Индия.

— Чтобы ты смогла стать моей второй женой, я должен был бы сменить религию, перейти в магометанство, — предлагал я шутливое решение проблемы, зная ненависть индусов к приверженцам Аллаха.

— О, это не мешает. У нас в книгах написано: «Жена должна исповедовать религию мужа, он ее наставник и проводник на пути совершенствования…»

— Ну и прекрасно… Остается только одна мелочь: ты должна спросить согласия моей жены…

— Как только она вернется, я спрошу… Но она, наверное, не согласится, европейские женщины какие-то странные, — она рассмеялась и хлопнула в ладоши. — Если бы нас кто услышал, то подумал бы, что тебя интересуют не только беседы.

— Наверняка. Я хочу вас узнать.

— Все, о чем мы говорили, только шутка. Слышишь, это лишь шутка, ибо от судьбы не уйдешь…

Она достала из золотого футлярчика помаду и перед зеркалом нарисовала кружочек меж бровей, готовясь уходить.

— Интересно, что скажет обо мне твоя жена, когда вернется… Я знаю, ты ее немного боишься… А мне здесь очень хорошо, я люблю быть с тобой.

Она повернула в мою сторону правильный овал лица, чистый лоб с короной слишком тяжелых кос. Огромные глаза застланы печалью. Что-то дрогнуло у меня в груди. Но я не протянул руки. Ведь я ее не любил. Как же я мог брать, ничего не давая взамен? Пусть уж все между нами останется так, как есть. Неисполнившееся часто дороже обретенного, оно оставляет место для мечты, для стремлений. К таким возможностям мы часто возвращаемся мысленно, как на распутье… Ибо жизнь могла бы тогда пойти совсем иначе. Ах, могла… могла — мы подытоживаем такие рассуждения пожатием плеч — могла, но не получилось.

— Я очень, очень люблю тебя, Унита. И я не хотел бы, чтобы ты жалела о своей откровенности.

— Знаю, ты меня не любишь. Но чтобы заставить тебя вернуться, довольно и того, что я тебя люблю… Вот увидишь, мы встретимся, мы еще будем вместе, — шептала она с невозмутимым спокойствием. — Нынешняя моя жизнь сплошь наполнена невзгодами. Но в будущем…

Я вздрогнул. Столько уверенности было в ее словах! Религия разочарованных. Пассивное ожидание, поддерживаемое надеждой.

— Ты веришь в возвращение сюда, на эту землю?