Странствия с моим гуру

Крестьяне посмотрели друг на друга. Тот, который чистил трубку, вытирал теперь пальцы о вытоптанную траву.

— Он обещал нам заплатить… Мы нарубим веток на костер, а он заплатит. Есть тело или нет… Нас это уже не касается…

— Да, нас это не касается. Лишь бы заплатил. Может забрать дрова хоть себе домой… — подтвердил другой.

— Подождет, может у него кто и помрет. Дерево всегда пригодится.

— Дрова иметь хорошо. Может, кто-нибудь из соседей перекупит. Теперь мертвецы не могут ждать.

— Но при такой плате, какая вам обещана, он наверняка ничего не заработает, — припирал их полицейский.

— Да, наверное, не заработает, — спокойно повторил второй крестьянин, задумавшийся над трубкой, — Но если он хочет платить столько…

— Пусть платит, сколько обещал, остальное нас не касается.

— Все это очень непонятно, — вздохнул полицейский, положив обе ладони на расцарапанные колени, — Когда вернетесь, то все мне точно расскажете.

Крестьяне поклонились и потихоньку стали удаляться. Полицейский улегся на кровати и машинально потянулся за трубкой, но она была пуста. Он напряженно думал до тех пор, пока фигуры крестьян на фоне выжженных полей стали не больше мизинца. Тогда он привстал, затянул шнурки ботинок, подхватил свою бамбуковую палку, нацепил револьвер и быстрым шагом двинулся им вдогонку.

— Лучше сразу пойти за ними, а то как сожгут труп, тогда немного узнаешь… Только откуда этот покойник, если ни в нашем селе, ни по соседству никто не умирал?

Прем Лал был слишком серьезным человеком, чтобы выдумывать истории, как бабы у колодца. На груди он носил шнурок из девяти нитей — знак брамина. В последнее время он обеднел, ему все труднее было собирать плату за аренду. Земля родила мало, хотя и была обильно смочена потом. Из города приходили какие-то люди и говорили, что нужно воздержаться от платы заминдарам, что скоро будет объявлен декрет о наделении крестьян землей. Батраки слушали эти предсказания в смятении, они не говорили ни «да», ни «нет». А с платой тянули. Потревоженные звуками бубна приносили только скромные сбережения, жаловались на неурожай, показывали ребра, ясно обозначавшиеся под сожженной кожей, шелушившейся от лишаев. А ведь неурожай был всегда, как и все беды. Этот молчаливый отпор показывал полицейскому, что в этом сонном до сих пор селе появились новые силы.

Крестьяне уже вышли из поселка и направились по дороге, покрытой окаменевшими от жары выбоинами, ее не осеняло ни единое деревце. По опустевшим полям неожиданно пронесся ветер, он дергал метелки трав, гнал засохшие листья, пересекал дорогу, поднимая вихрящиеся столбы пыли, и угасал в бурых зарослях сахарного тростника. Поднятые ветром листья еще некоторое время сновали по дороге, будто мыши.

— Эй, подождите! — крикнул полицейский.

Но они продолжали идти степенным шагом, впереди Прем Лал, в двух шагах от него оба дровосека.

Когда Ананд Хан присоединился к ним, путники не удивились.

— Я хотел бы выяснить только одно: как саб узнал, что там есть тело? — начал полицейский, положив бамбуковую палку на плечо, как карабин.

Прем Лал нехотя взглянул на него большими черными глазами с припухшими веками. Только теперь Ананд Хан заметил, что заминдар за последнее время сильно постарел и на лице его лежит печать страдания.

— Он две недели не давал мне спать… Я и постился, и молился, но он не отходил от меня ни на шаг. Как только солнце заходило, он сразу появлялся…

— А как он выглядел?

— Его не было видно, только слышно… Он дышал у меня за спиной, хватал воздух, как после долгого бега… Дыхание хриплое. Иногда он оставлял меня в покое, потом снова хрипел так громко, что я в темноте даже протягивал руку, чтобы дотронуться до него. Я ложился и закрывал уши руками, но он протискивался под ладонь и шумел, как море в раковине.

— Это невозможно, — возмутился полицейский, — иллюзии, сонный бред… Может быть, собака забралась под кровать… Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение.

— Он ждет сожжения… Я раздумывал, в чем я виноват… Моя вина только в одном. Он сердится, что лежит там, брошенный…

— Где? Если саб видел, то надо было прежде всего сообщить на полицейский пост.

— Но я не видел, — возмутился Прем Лал, — я только знаю, что он должен быть там…

Дальше начинались колючие заросли и пучки трехметровой слоновой травы. Задевая друг друга, шелестели длинные стебли, с пушистых фиолетовых султанов осыпались семена. В кустах шумел ветер. Все сошли на тропинку, ведущую к холму, где желтело несколько пальм, раскинувших грязные и поломанные веера листьев. Сквозь чащу виднелись стены полуразвалившейся часовенки, в закопченной нише светилась вымазанная краской неуклюжая статуя бога обезьян.

— Сначала нарубим дров или будем искать покойника? — спросил крестьянин, пробуя пальцем острие топора.

— Можете сразу приниматься за рубку, — сказал старый индиец.

Но дровосеки лазили по кустам, приседали, заглядывая в тернистые туннели.

— Что-то кажется мне, что мы его не найдем…