Страна, о которой знали все

— Что? Да ты откуда знаешь, дед?

— Дело нехитрое, мне положено. Леший я, — скучным голосом сказал мужичонка. — Слыхал, поди, про такую лесную разновидность биосферы?

Как всякий нормальный человек, Гаранин испытывал к сумасшедшим легкий брезгливый страх. А дедка он вроде бы вспомнил — кажется, тот работал сторожем на пятой площадке. То-то он знает про «Роланда». Разыгрывает?

— А на стройке я у тебя сроду не работал, — сказал тот.

Гаранину стало не по себе.

— Ну ладно, батя, будь, — сказал он торопливей, чем следовало. Шагнул прочь…

И остановился с маху.

Не было дороги, накатанной однопутной колеи с рубчиком нетронутой, поросшей травой земли посередине. Была глухая поляна, со всех сторон замкнутая непролазной тайгой и залитая серебряным лунным светом. Повсюду лежали четкие тени, и непонятно было, как Гаранин мог здесь оказаться.

Мужичок затрясся в хохоте:

— Ну ты скажи, до чего вы не меняетесь — по старинке я тебя в чащобу и завел, все, как при прадедах…

Страх был липким, подминающим. Гаранин не сомневался в своем рассудке и в том, что это происходит наяву, но дикая иррациональность происходящего не укладывалась в сознании — только что они шли по торной дороге, и вдруг пути не стало. Мистика. Бред.

А старичок заходился хохотом в шаге от него, насквозь реальный, во плоти, пахнущий пыльной одеждой, махоркой и еще чем-то непонятным. Он вдруг оборвал смех, как проглотил, протянул короткую руку, сгреб Гаранина за полу куртки, и в балагуристом тенорке угловато проступили властные нотки:

— Ну пошли, что ли? Заждались нас…

Гаранин тренированно захватил эту непрошеную руку, повел на излом, еще секунда — и провел бы подсечку с болевым захватом, но земля под ногами словно превратилась в дым, дым растаял, и Гаранин, нелепо взмахнув руками, провалился куда-то вниз, упал на спину; всем телом, а больнее всего затылком, он стукнулся обо что-то жесткое, твердое, реальность ослепительно лопнула разрывом гранаты, темнота…

Зажмуренные глаза ощутили свет, тело — твердую гладкую поверхность, ничем не напоминающую землю. Открывать глаза Гаранин не спешил. Над ним переговаривались:

— Вы что, подстелить чего не могли? Ему вон памороки забило.

— Оклемается, чего там. А ты сам что, потише его не мог взять?

— Куда там тише — прыткий, в личность мне чуть не влепил. Вылитый сержант Пашка — помните, при Бирошке? Успел я, однако, калитку растворить…

— Водой его, что ли? Или махры в нос насыпать?

— Не, ресницы вон елозят. Очухался, что ему? Здоровый бык.

— Гостенек! — позвали требовательно. — Мигайки-то раствори, вставать пора!

Гаранин открыл глаза, уперся ладонями в жесткое и сел. Против ожиданий голова почти не болела. Пещера — метров десять высотой и столько же в ширину и длину, полированный пол и нетронутый купол бугристого дикого камня, в два ряда бело-серые мраморные колонны с волокнистым рисунком. И непонятно, откуда сочится бледный свет. На скамье с затейливо гнутой спинкой сидел его попутчик в компании двух таких же, с клочкастыми бороденками, в обтрепанных шубейках. Все трое курили «козьи ножки» и с любопытством разглядывали Гаранина.

— Ожил, крестничек, — сказал «попутчик». — Сам виноват, добром могли доставить. Да не снимся мы тебе, не снимся… Спробовать хошь — согласно традиции?

Он выдернул из-за голенища (старинного какого-то фасона сапоги) короткое шило с толстой деревянной ручкой и подал Гаранину. Гаранин отвел его руку — не понравилось тронутое крапинками ржи железо — достал связку ключей и раскрыл крохотный ножик-брелок. Мякоть большого пальца обожгла едкая боль, набухла капля крови. Никакой это был не сон. Человек в заграничных джинсах и модной куртке того же импортного происхождения, с электронными часами на руке, снабженными микрокалькулятором, сидел на каменном полу странной пещеры перед троицей дымящих махоркой лешаков. Невозможность происходящего занимала больше, чем страх. Рассказать Ветке, поклоннице «Мастера» и «Альтиста», — не поверит…

И тогда вернулся страх, охвативший все тело, до последней клеточки. Он не знал, что ему делать с собой, — это был не его мир. Его мир раскинул на километры заводские корпуса, крекинг-колонны и бетонную чешую аэродромов, его мир состоял из металла и пластмассы, нефти и атомной энергии, все в нем вертелось и крутилось, летало и плавало, перемещалось и появлялось перед глазами в строжайшем соответствии с четкими физическими, химическими и математическими законами. А первозданная природа, считал Гаранин, — это то, что сохранилось от прошлого, но вскорости будет преобразовано в рукотворные фрагменты искусственной среды обитания. Сказки — это то, во что перестаешь верить еще в раннем детстве.