– Он увел меня, – сказала Дара. – А люди бежали за нами и кричали: «Возьми меня, Атенон! И меня возьми! И меня!..» Он больше никого не взял… – Она подала Мамонту третью репродукцию. – Это его третий образ и, говорят, истинный. Только никто его не видел в истинном образе, потому что он – состояние его духа.
На высокой скале под черным от дыма небом, подсвеченным огненной землей, сидел гордый сокол…
Мамонт разложил открытки, взгляд сам собой задержался на «Человеке с филином».
– Таким его видят изгои?
– Да, милый. И ко мне он когда-то явился со свечой и плетью…
– Зямщиц видел Атенона, – вслух сказал Мамонт. – И золото варваров.
Дара заметила, точнее, почувствовала его состояние и тихо пошла к двери.
– Постой!.. Постой, милая, – вспомнил он. – Я хотел спросить…
– Все сделала, дорогой, – опередила Дара. – Как ты хотел. Этот одинокий, несчастный человек встречался с другим, таким же одиноким и несчастным…
– О чем ты?
– Но, милый! Ты же просил меня, и я присмотрела, – слегка растерялась она.
– Арчеладзе – несчастный человек?
– Когда остается один – плачет, – сообщила Дара.
– Вот как! – удивился Мамонт. – С кем же он встречался?
– Со старым, одиноким человеком. Не слышала, о чем они говорили, но расстались еще более несчастными. Старик вошел в свой дом и мгновенно умер.
– Умер?!
– Ему перерезали горло в подъезде.
– Ты видела это?..
– Нет, – сказала она. – Почувствовала, что старику угрожает опасность. Смерть стояла за дверью, а он не знал. И крика моего не услышал…
– А что же Арчеладзе? – после долгой паузы спросил Мамонт.
– Он увидел возле своего дома вишневый «Москвич». И пришел в ярость. И испытывает ее до сих пор…
7
Дом Арчеладзе был не особенно привилегированным и внешний вид имел неброский, малопривлекательный, но зато хорошо охранялся, поскольку жили в нем люди, связанные с государственными секретами, – правительственные шифровальщики, некоторые ученые, работники Министерства безопасности, ГРУ и еще какие-то никому не известные личности, ведущие весьма странный, необъяснимый образ жизни. Обычно дом охранялся двумя милиционерами в штатском, которые на ночь запирали калитку, включали сигнализацию по периметру забора и сидели в своей дежурке на первом этаже. Это были очень предупредительные и не ленивые ребята. Они же подметали двор, подрезали декоративные колючие кусты вдоль забора, иногда могли поработать вместо сантехников, если где-то потечет труба, заменить колесо у машины, если попросишь, – одним словом, были полезны и незаметны одновременно.
Тут же, вернувшись от Жабэна, Арчеладзе заметил в своем дворе белые каски ОМОНа. Человек десять здоровых, откормленных мужиков в бронежилетах бродили за воротами, поигрывая дубинками, сидели в детской песочнице и подпирали плечами ярко освещенный портал подъезда. Обычно милиционеры видели каждую подъехавшую к воротам машину на мониторе – телекамера висела на углу дома – и спешили впустить жильца на территорию. Даже сигналить не приходилось. Сейчас полковник просигналил трижды, однако ни один омоновец даже ухом не повел.
– Эй! Открывай ворота! – крикнул он, приоткрыв дверцу.
Двое неторопливо подошли к калитке. И сразу же дохнуло Кавказом.
– Ыды сюда! – гортанно сказал один. – Ты кто?
Этого было достаточно, чтобы уголь тлеющего гнева вспыхнул и огонь его вылетел наружу.
– А ну, позови старшего! – приказал полковник.
– Я старший! – самодовольно произнес тот, что спрашивал. – Самый старший! Ты что, нэ выдышь?
– Я полковник Арчеладзе! – брезгливо представился он. – Живу в этом доме…
– Ты – полковник, я – полковник! Ты живешь в этом доме – я живу в этом доме! Ты – грузин, я – осетин! Докумэнт дай!
Он валко подошел к машине и постучал дубинкой по капоту.
– Тебя кто поставил сюда, рожа?! – не сдерживаясь, рявкнул полковник.
– Отэц поставил! Галазов поставил! Докумэнт дай!
Перед Арчеладзе стоял каменный болван, наглый, бесцеремонный жлоб, человекоподобное существо с бессмысленным взором. В короткий миг полковник понял, что в его жилах нет ни капли грузинской крови, что он слишком обрусел и напрочь утратил огненность кавказского безрассудства и что не хватает темперамента вести с этим истуканом какой-либо диалог.
И еще понял, что совершенно беззащитен перед тупостью и не может противостоять ей, ибо следующим логическим действием уязвленного самолюбия должна быть утроенная решимость добиться своего – протаранить машиной ворота и войти в свой дом. Он же стоял, как плюгавый самоуглубленный интеллигент, давился от возмущения чувств и не находил слов. Только губами не хлопал…
А этот жлоб, обряженный в панцирь, бил резиновой палкой по машине, заводился еще больше и орал:
– Ыды отсюда! Убырай машину! Русский язык понимаешь – нэт?! Ыды! Мне полковник, гэнэрал – тьфу! Ыды-ыды! Докумэнт нэт – ыды!
Арчеладзе сел в машину, запустил двигатель и сказал больше для себя:
– Сейчас я привезу тебе докумэнт!
Он отъехал за квартал и связался с дежурным помощником.
– Немедленно собери группу Кутасова и ко мне, – приказал он. – Без экипировки.
– Какое вооружение, товарищ полковник? – уточнил тот.