Страга Севера

– Сейчас будет поворот направо, – сказала она. – Потом езжай прямо.

Мамонт послушно повернул и поехал по неширокой пустынной улице. Попробовал кусать губы, но даже боль теперь казалась ему сладкой…

– Думай о Валькирии! – приказала Дара.

Разум тоже становился неуправляемым, казалось, мозги превратились в желе, и не хватало воли держать образ Валькирии перед взором или хотя бы думать о ней, мысленно повторяя имя. Она виделась лишь обнаженной и усиливала страсть…

– Останови здесь, – велела Дара. – Сейчас пойдешь со мной.

Мамонт затормозил возле какой-то церкви, качаясь, словно пьяный, выбрался из машины.

– Идем!

В храме было тихо и пусто. Служба давно закончилась, в медных подсвечниках догорали огоньки. Дара подвела его к иконе Богородицы.

– Приложись, – потребовала она и наклонила рукой его голову.

Он поддался, поцеловал тонкую руку, утонувшую в меди оклада.

И почти сразу ощутил, как отступило наваждение мучительной страсти. Ошеломленный этим, он остался стоять перед образом.

– Гои почитают ее как Вещую Валькирию, – сказала Дара и тоже приложилась к иконе. – Задолго до рождения Ее Сына волхвы, Вещие Гои, увидели звезду, еще не взошедшую на небосклоне, и отправились в путь. Поэтому они пришли первыми и поклонились Сыну и Матери. Непорочное зачатие – удел Вещих Валькирий.

Мамонт вышел из храма совершенно успокоенным и с чувством облегчения, словно отмылся от грязи и переоделся в чистые одежды.

Но в машине вдруг увидел упаковку «Валькирии», – этот продукт лежал здесь как доказательство того, что до победы и в самом деле стало еще дальше…

Майор Индукаев утверждал, что этих людей он никогда раньше не встречал, за исключением одного – седого полковника с розовым, моложавым лицом, которого видел в штабе части за несколько дней до того, как к нему пришли эти незнакомцы. Полковник был чужой, по виду приехавший из Москвы, поскольку от столичных вояк исходит особый неармейский запах…

Этот полковник привел с собой двоих в гражданском. Он сам не представлялся и не представлял своих товарищей: у майора сработал армейский инстинкт веры – в мундир и старшинство звания. Тем более что видел уже полковника в штабе, а лицо было запоминающимся.

Они пришли в строительный прорабский вагончик, когда майор обедал – ел из котелка гречневую кашу с мясом, принесенную из солдатской столовой. Застали его в неловком положении – с набитым ртом, и майор не знал, то ли дожевать и проглотить, то ли выплюнуть эту кашу – чужую, солдатскую: гости могли подумать, что он объедает рядовых…

Тут уж было не до представлений и прочих формальностей.

Как показалось Индукаеву, старшим из пришедших был не полковник, а один гражданский – человек лет пятидесяти пяти. По поведению он не был военным, но чувствовалось, что имеет большую власть над своими товарищами. Выглядел он не совсем здоровым человеком – желтое, сухое лицо, как у страдающего хроническим гастритом. Майор насмотрелся на таких больных еще на службе в ракетной части. Второй гражданский имел очень хорошую примету: протез кисти левой руки, пальцами которой можно было совершать некоторые движения – брать бумагу, сигареты, носовой платок. В разговоре он участия не принимал, но очень внимательно слушал. На вид лет сорока пяти, толстый, с двойным подбородком, но очень подвижный.

Сначала пришедшие поспрашивали о службе, семейном положении – но все проформы ради. У майора сразу сложилось впечатление, что они все знают о нем, даже его друзей и знакомых по прежней службе на точке. До этого момента Индукаев считал их проверяющими из штаба округа. Однако когда старший гражданский без всяких прелюдий спросил, готов ли он выполнить специальное задание, стало ясно, что они из особого отдела либо из Главного разведуправления. Майор подумал так потому, что было произнесено – специальное задание, интригующее и специфическое выражение. Как военный человек, он ответил, что готов выполнить любой приказ, только надо, чтобы согласовали его с непосредственным начальником. Это пришедшие брали на себя и, по всей видимости, заранее все согласовали. Какое будет конкретно задание, ему тогда не сказали, однако сразу объявили, что по выполнении он получит отдельную квартиру в новом доме, и показали выписанный на него ордер. Кроме того, эти люди уверили, что он останется служить в Российских Вооруженных силах и как национал не будет отправлен в республику – суверенный Казахстан.

После согласия у майора тут же, в вагончике, отобрали подписку о неразглашении, которую он, кроме подписи, скрепил отпечатками большого и указательного пальцев обеих рук. Его строго предупредили, чтобы он не говорил ничего даже жене. Пришедшие посадили его в черную «Волгу», подвезли к общежитию, где жила семья, велели переодеться, взять с собой «тревожный» чемодан и сообщить домашним, что уезжает в командировку на две недели…