Стол был накрыт, и на плите что-то скворчало в большой сковороде: она ждала своего казака с войны…
– Что-то ты, есаул, всхуднул, – пожалела казачка, глядя с прежней затаенной усмешкой. – И глаза ввалились. Тоже, поди, политикой занимаешься? Или еще чем?
– Он не занимается политикой, – осторожно сказала Дара. – Не спал несколько ночей подряд…
– И правильно делает! – одобрила казачка, выкладывая из сковороды куски душистой, в перце и приправах, индюшатины. – Что ею, этой политикой, заниматься? Женой своей надо заниматься и вон Мурзиком своим.
– А Мурзик – это кто? – с любопытством спросила Дара. Мамонт заметил, что ей казачка начинает нравиться.
– Жеребец, – бросила хозяйка. – Одно название, конечно…
– Он что же, на войну без коня ушел? – спросил Мамонт.
– Да ведь с таким-то стыдно на людях показываться, – засмеялась она. – Дома оставил… А если бы я не настояла, так бы и Мурзика взял!.. Вы угощайтесь, будьте как дома.
– Когда же он вернется? – ощутив зверский аппетит, поинтересовался Мамонт.
– К утру-то навоюется!.. Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь!
Мамонт не стеснялся. Съел полтарелки крупно нарезанного сала, несколько больших кусков обжаренной рыбы и индюшачью ногу с картофельным гарниром. И вдруг осоловел, расслабился, едва удерживаясь, чтобы не задремать за столом.
– О, казак, да ты совсем квелый! – засмеялась хозяйка. – Поди, тоже с войны, а? Мой вот так же придет, поест и чуть ли носом не в стол. Я тебе сейчас постелю!
Через минуту она вернулась.
– Пойди уложи своего-то, – сказала она Даре. – А мы посидим тут, чаю попьем… А что ты мне, девонька, глаза-то все время отводишь? Не бойся, не уведу твоего. У меня есть вон казак, хоть хворенький, да свой.
Дара лишь рассмеялась в ответ, провожая Мамонта в комнату. Она заботливо помогла ему раздеться, укрыла одеялом и поцеловала в щеку:
– Спасибо тебе, милый.
– За что? – сонно спросил он.
– Ты сделал мне неожиданный праздник. Мне тоже здесь очень хорошо. Только придется съездить домой.
– Зачем?
– Я хочу сделать подарок хозяйке этого дома, – призналась Дара. – У меня есть старинные цыганские серьги…
Мамонт ничего больше не слышал. Жесткая, на досках, кровать превратилась в зыбку. Он увидел, как над ним склонилась Валькирия и покрыла лицо своими воздушными, вьющимися волосами.
– Валькирия, – прошептал он, протягивая к ней руки. – Я боялся, что тебя лишат косм…
Под руками оказался воздух, пустота…
– Где ты? Где?..
– Я здесь, с тобой. – Он ощутил на лице теплые ладони. – Я всегда с тобой. Только ты меня не увидишь, пока не отрастут мои волосы…
– Но я видел!..
– Нет, я теперь Карна… А в таком образе я не могу являться к тебе. И все равно я всегда рядом. Зови меня – Карна…
Он и во сне помнил, что Карны – девы, оплакивающие мертвых.
14
Для Кристофера Фрича была снята квартира в районе Медведкова, где он находился в полной изоляции от внешнего мира. Заточение было добровольным: после налета на фирму «Валькирия» он чего-то опасался и не хотел оставаться в гостинице. Это было как нельзя кстати. Если скрывается, значит, кто-то его будет разыскивать и таким образом могли проявляться его новые связи. Исчезновение Кристофера заставит интересующихся им людей проявить себя, и тогда прояснится, с какой основной целью он приехал в Россию. А загадка состояла в материалах, захваченных в «Валькирии», точнее, в тех четырех дискетах, ради которых гиперсексуальный наследник готов был принять все условия сотрудничества. Мамонт не верил в такую готовность, поскольку видел в этом безоглядном соглашательстве игру: Кристоферу во что бы то ни стало нужно было заполучить дискеты. К двум из них Даре удалось подобрать ключ, но две оставшиеся оказались закодированными намертво. Скорее всего ключом к ним служили какие-то личностные качества определенного человека, работающего с этой информацией.