— Тогда не сушите себе головы — улыбнулся Олешко — я когда возвращался, то все продумал.
— Ну-ну… — ободрительно прогудел Муровец.
— У нас в поруби сидит Андак — начал Попович и прибавил, на тот случай если кто-то об этом забыл — сын половецкого хана Курныча. Так он должен как-то узнать, будто мы, для того чтобы перехватить половцев, из Римова отправляемся на Лукомль или еще куда-то. А когда узнает, то надо ему помочь с побегом.
Добрыня поскреб пальцем свой ус.
— Что-то очень просто у тебя выходит — с сомнением сказал он. Хотя и видно было, что тысяцкому эта мысль пришлась по душе — Но кто сможет намекнуть? Кто поможет убежать?
— Ну, это не так уже и трудно — медленно ответил Илья Муровец — думаю, что у нас такой найдется.
— Это кто же такой, интересно знать? — поинтересовался дед Овсей.
— Да вы, деда. Кто же еще.
— Что-о? — возмущенно подхватился дед Овсей — ты хоть немного думаешь, о чем вякаешь? Это зверье всю мою семью истребило, а я — буду помогать? Ну, Илька, этого я от тебя не ожидал…
— Не сердитесь, деда — примирительно забубнил Муровец, пряча улыбку в усах — коль на то пошло, то я сам бы с радостью взялся за это дело. Но меня каждая собака узнает, не то, что полынец. Поэтому остаетесь только вы с Олешком, потому что вовлекать в это дело лишних людей не стоит.
— Олешка тоже знают — вмешался Добрыня.
— Подумаешь! — презрительно фыркнул Попович — Я бороду прицеплю.
Дед Овсей пренебрежительно махнул в его сторону рукой.
— Он прицепит… Молчал бы уже, трепло!
— Ну, так как? — спросил Добрыня — Другого выхода, Овсей, нет.
— Да уж вижу — пробурчал дед Овсей — Хорошо, говорите, что должен делать.
Побег Андака
Андаку казалось, будто он сидит в поруби уже целую вечность. Первые дни сын половецкого хана Курныча бросался, как разъяренный зверь в клетке.
Пекло ему не то, что он потерпел поражение у Портяной. Потому что не победы жаждали от него половецкие ханы. Римов был кратчайшим путем в Переяслав. И Андак должен был узнать, есть ли в нем сторожевая застава русичей, и сколько дружинников она насчитывает.
И не за побег корил себя сын половецкого хана. Убегать ему не впервой. Корил за то, что во время этого побега проклятые русичи обманули его, как малого ребенка. Ну, кто же знал, что будут красться по его следам целую ночь? Ранее такого не бывало. Лишь отбивали нападение, и все. Так как русичи сильны пешим войском. О, это настоящая скала — пешее русское войско! А конное — не очень. Маловато конного войска у них. Не потому, что жалеют своих коней, более сильных чем половецкие, но и более медленных. Потому что привыкли рало за собой таскать, а не всадника носить.
Поэтому и дал тогда Андак приказ на отдых. А русичи, ишь, налетели на рассвете, как коршуны на сонных цыплят. И не на своих, а по большей части на только что захваченных коньках. На его же, Андака, конях! Очевидно, Змей придал им силы и нахальства.
Но когда вспоминал светлый Андак, как пленили его самого — зубами готов был скрежетать от злости и стыда. Считал себя почти равным богатырю Рутене. А тут какой-то молоденький русич, почти мальчишка, с презрением свистнул в сторону Андака, послал в него стрелу и помчался за беглецами. Андак начал заворачивать коня, чтобы перехватить наглеца, однако не успел. На него вихрем налетел Попович, тот самый, который одолел непобедимого Рутеню. Покатился светлый Андак мешком по земле и должен был сдаться, потому что пеший половец против конного русича не устоит.
И пока мальчик-русич за приказом Поповича связывал Андака, сын половецкого хана с бессильной яростью наблюдал, как мимо них вспугнутыми мышами прошмыгивали одиночные ордынцы. Ни одному из них даже в голову не приходило стать на защиту своего мурзы — ишь, боялись за свою презренную жизнь! Ну, ничего, когда он, Андак, таки и выберется из этой поруби, тогда не пожалеет ни одной трусливой головы!
В том, что он вернется к орде, Андак не имел сомнения. Всем было известно, что русичи никогда не убивали своих пленников. Большей частью брали за них выкуп, или менялись пленными. Потому что дураки. Уничтожать надо, уничтожать всех, кто под руку попадет! Чтобы не было потом кому меча поднять…
Два дня свирепствовал Андак, необузданным зверем бросался от стены к стене. А на третий день обессилено сел в углу на охапку соломы и начал прислушиваться к малейшему шороху над головой. Надеялся, что к нему вот-вот придут русичи и начнут торговаться относительно выкупа.
Однако миновал третий день, и четвертый, и пятый — а им, Андаком, никто не интересовался. Подлые русичи делали вид, будто такого почтенного пленника, как сын половецкого хана, вовсе не существовало. Разве что утром бросят ему, как собаке, кусок лепешки с мясом и опустят кувшин с водой…
Тоскливо было на душе в Андака. Тоскливо и тревожно. Странно, отчего это русичи молчат о выкупе? Неужели так разбогатели, что не нужно им больше ни серебро, ни наилучшие ханские табуны?