Сторожевая застава

То была веревка. Спаситель привязал ее к дереву, что возвышалось над обрывом, и забросил конец в бездну.

— Я — первым, ты — за мной — прошептал спаситель Андаку — только спускайся, когда свистну, потому что вдруг кто подстерегает внизу…

Голова спасителя спряталась за краем обрыва. Андак со страхом начал прислушиваться к звукам, которые доносились из плавней. В орде говорили, будто где-то здесь таится дидько болотный. И нет от него половцам никакого спасения.

«Может, не стоит лезть? — промелькнула мысль — Это же верная смерть».

В тот миг снизу донесся приглушенный свист. Андак глубоко вздохнул, как будто перед прыжком в ледяную воду, и начал спускаться.

Спаситель ожидал его в лодке. Он был не сам. У его ног глухо зарычал пес.

— Тихо, Бровко, тихо — приказал ему незнакомец — Ну, трогаемся — сказал он, когда Андак осторожно обошел пса и уселся на носу.

— Погоди — сказал сын половецкого хана, когда незнакомец собирался оттолкнуться шестом от берега — я слышал, что где-то здесь живет…

— Помолчи! — остановил его незнакомец — Потому что еще накличешь его на свою голову.

Оттолкнувшись, прибавил:

— Он своих не трогает. Может, и тебе повезет. Тем более, что с нами Бровко.

Плыли долго. Спаситель часто менял направление.

Андак лишь удивлялся, как ему удается находить дорогу в такой темноте.

— Я тебе заплачу — пылко шептал он своему спасителю — ты станешь самым богатым среди русичей. У нас и серебро есть, и табуны.

— Коль заплатишь, хорошо — безразлично согласился спаситель — только знай, что я не за табуны тебя спасаю. Муровцу хочу насолить, вот что! Есть у нас такой…

— Знаю — сказал Андак.

— Оскорбил он меня и весь мой род. Очень оскорбил. И нет ему никакого прощения… Теперь, ханыч, слушай внимательно, что я тебе буду говорить. Наши направились на Лукомль, потому что уверены, что здесь вы уже не пойдете. И Змея с собой взяли. О, то такая тварь! Мир еще не видел хуже. Хорошо, что хоть крыло подрезано. И все же, не на всяком коне от него убежишь… Так что не идите тудой на Переяслав. Идите здесь. Потому что в Римове осталось десятка три дружинников, не больше. И то больше калеки или раненные. Понял, к чему я веду?

— Нет — признал Андак.

— Да к тому, что поход на Лукомль — это затея Муромца. Поэтому когда вы здесь проскочите — кому первому князь Владимир снесет голову? Ему. Потому Муромцу было велено защищать Римов до последнего воя, а он бросил его на произвол судьбы. Теперь понял?

Андак тихо засмеялся.

— Еще бы!

Наконец нос лодки мягко ударился о берег. Спаситель помог Андаку выбраться на сушу и докончил:

— А зовут меня дед Овсей. Это, чтобы ваши знали, когда заскочат в Римов. Дед Овсей, запомнишь? Ну, а с ним и род его.

— Запомню — пообещал Андак — будь уверен: отныне тебя и твой род никто из половцев и пальцем не зацепит.

Они пошли берегом. Бровко не сводил с Андака настороженного взгляда. И стоило тому было резко поднять руку, как пес угрожающе рычал.

Вскоре Андак разглядел в темноте силуэт коня.

— Бывай здоров, ханыч — сказал дед Овсей — и помни: не только за выкуп работаю.

— Буду помнить — опять пообещал Андак — ожидай в гости!

Когда конский топот растворился вдали, дед презрительно сплюнул на землю:

— В гости, ишь, напрашивается… Ничего, пусть приезжает. Только тогда говорить мы будем иначе.

Вернувшись к лодке, у которой уже радостно повизгивал Бровко, дед тихо позвал:

— Выходи, брат. Хоть поговорим наедине как следует. Так, говоришь, опять ноги крутит?

— Бу-у… — пожалелось из темноты — Бу-у…

Смерть деда Овсея

Конечно, ни на какой Лукомль дружинники Добрыни и Муровца не пошли. Они остановились в лесу, за полдня неспешного перехода от Римова. А гонцы мчали дальше, на Переяслав, где князь переяславский Владимир Мономах спешно собирал большую рать.

Сам Добрыня с пол сотней старших дружинников разбил лагерь в лесу еще ближе, сразу же за Римовым. Потайными тропами они обошли село и остановились на лесистом возвышении, откуда было видно не только Римов, но и Сулу, и все, что за ней творилось.

Между взрослыми вертелись и несколько Римовских ребят. Они были готовы выполнить любой приказ Добрыни или Муровца.

Конечно, не обошлось и без Витьки.

А на рассвете второго дня приковылял в отряд дед Овсей с Бровком.

— Все ладно — говорил он — Из Горошина передавали — ожидайте гостей.

День тянулся нестерпимо долго. Время от времени то один, то другой дружинник подъезжали к опушке и долго, до боли в глазах, всматривались в сторону Сулы. Но за ней не было ни души.

Добрыня запретил разводить костры. На ночь улеглись под открытым небом. Из недалекого Римова долетал гогот гусей, мычания и ярый собачий лай.

Витька лежал лицом вверх на охапке свежей травы и всматривался в синюю темноту неба, густо усеянного яркими блестками звезд. Лежал и удивлялся, какими же разными могут быть эти зори. Тогда, в половецком плену, они казались ему такими далекими и холодными, аж мороз пробегал по коже. Не потому ли, что был среди чужинцев?

А здесь они теплые и близкие. И то одна, то другая звезда ободрительно ему подмигивала. С чего бы это? Видимо, потому, что он среди своих.