Столп огненный

Хуже того, в заключении в Консьержери Польтро вдруг отказался от своих показаний.

Следовало как можно быстрее все уладить. Пьер обратился к высшему суду, который именовался парламентом Парижа, и предложил немедленно осудить Польтро. В своем обращении он упирал на то, что, если убийца не понесет наказания, могут начаться беспорядки и мятежи, когда тело величайшего полководца Франции привезут в Париж. Судьи согласились с Пьером.

Ранним утром 18 марта гроб с телом герцога достиг южных окраин Парижа и был перенесен в монастырь.

На следующее утро Польтро признали виновным и приговорили к четвертованию.

Казнь состоялась на Гревской площади, на глазах безумно веселившейся толпы. Пьер тоже присутствовал, чтобы удостовериться в смерти Польтро. Осужденного за руки и за ноги привязали к четырем лошадям, смотревшим в четыре разных стороны, а потом этих лошадей стегнули кнутами. Предполагалось, что конечности оторвутся от тела и оставшийся калека истечет кровью. Но палач завязал узлы чересчур слабо и веревки соскочили. Тогда Пьер послал за мечом, и палач принялся поочередно отрубать Польтро руки и ноги. Толпа ревела от восторга, но со стороны происходившее выглядело омерзительно. Все растянулось приблизительно на полчаса, а Польтро в разгар казни перестал вопить, поскольку лишился чувств. Под конец ему отсекли голову, с этим вызывающе торчавшим чубом, и насадили ее на шест.

А день спустя тело герцога де Гиза ввезли в город.

11

Сильви Пало наблюдала за процессией и радовалась про себя.

Процессия вошла в город с юга, со стороны ворот Сен-Мишель, и ее путь пролегал через Университетский квартал, где располагалась лавка Сильви. Впереди шагали двадцать два городских глашатая, все в белом; они звонили в колокольчики и призывали горожан молиться за вечное блаженство усопшего героя. Далее следовали священники, из каждого прихода, с крестами в руках. Далее шли две сотни родовитых дворян с зажженными факелами, чад от которых накрывал процессию черной пеленой и затемнял, казалось, само небо. Войска, которые устремлялись за Меченым к многочисленным победам, были представлены шестью тысячами солдат, что приспускали знамена и били в барабаны; приглушенный звук напоминал раскаты далекой перестрелки. За солдатами вышагивало городское ополчение, и черные стяги трепетали на студеном мартовском ветру, налетавшем с реки.

Улицы заполнили скорбящие парижане, но Сильви знала, что некоторые из горожан, подобно ей самой, втайне радуются гибели Меченого. Его убийство принесло стране мир – хотя бы на время. Очень скоро королева Екатерина должна встретиться с Гаспаром де Колиньи и обсудить с ним новый указ о веротерпимости.

В гражданскую войну религиозные преследования ожидаемо ужесточились, однако протестанты из общины Сильви теперь чувствовали себя спокойнее. Однажды, пока Пьер был с герцогом, а Одетта веселилась со своими приятельницами, Сильви посидела за письменным столом бывшего мужа – и переписала каждое имя из его заветной книжки в черном переплете; никто ей не мешал, а Нат играла с двухлетним Алэном, который не научился еще толком разговаривать и потому не мог выдать Сильви своим родителям.

Большинство имен в книге Пьера было для нее пустышкой. Многие вдобавок могли оказаться вымышленными – протестанты знали, что за ними следят, и потому нередко придумывали себе другие имена; так, Сильви с матерью звались Терезой и Жаклин и никогда не упоминали о своей лавке. Поэтому невозможно было определить, какие незнакомые имена в книге настоящие, а какие нет.

Зато там нашлось немало имен ее друзей, приятелей и прихожан, вместе с которыми девушка молилась. Всех тут же тайно предупредили. Некоторые из страха вышли из общины и снова сделались католиками, другие сменили дома и имена, нашлись и те, кто предпочел покинуть Париж и переселиться в более радушные к протестантам города.

Что важнее, Нат стала исправно посещать собрания общины на чердаке над конюшней и пела гимны, ничуть не стесняясь того, что не попадала в лад. Теперь, имея за душой десять золотых экю, она все чаще стала рассуждать, не уйти ли ей от Пьера, но Сильви убедила ее остаться и приглядывать за хозяином на благо протестантов.

Когда гонения ослабли, спрос на запрещенные книги вырос, и Сильви порадовалась новым поступлениям, которые доставил из Женевы Гийом. Бедняга по-прежнему питал к Сильви нежные чувства. Ей он нравился, она была признательна ему за помощь, но не могла заставить свое сердце его полюбить. Матушка сердилась на нее и твердила, что она упускает верный случай и самого подходящего мужа. Мол, он умен, обеспечен, красив и молод, а еще разделяет ее веру и ее цели; где она найдет мужа лучше? Сильви сама задавалась тем же вопросом – и не находила ответа.

Вот наконец показался гроб, покрытый стягом, на котором красовался родовой герб де Гизов. Повозку с гробом влекли шесть белых лошадей. Сильви не подумала молиться о душе Меченого. Вместо того она возблагодарила Господа, отнявшего жизнь у герцога. Ныне, с его гибелью, появилась надежда на мир.