Письма приходят из Каира.
«Что это за страна? — пишет Николай. — Кем она управляется? Какие у нее интересы? Она управляется разными агентами европейских ростовщиков, которые, как пиявки, только и заботятся, чтобы вытянуть более с страны; жителей сельских они цивилизовали по-своему, а именно — превратили в нищих, у которых нет никаких политических инстинктов…
Status quo Египта, понятно, выгодно Англии — во всяком случае, она проведет войска через Египет, как через свою собственную территорию, и может быть даже удобнее, так как на каждом шагу разные средневековые привилегии и т. п.».
Письма приходят с Цейлона.
Николай Григорьевич по-прежнему просит брата держать его поездку в тайне…
Таким был брат знаменитого физика.
В эти годы Александр Григорьевич печатает статью об опытах по определению коэффициента пропорциональности и знаменитый «Очерк развития наших сведений о газах». Он совершенствует свою лабораторию и внимательно следит за всем, что происходит в других центрах русской науки.
Он помогает создавать лаборатории в Казани, Одессе, Киеве, Варшаве.
В его адрес приходит множество писем, в которых просят его поддержки и совета, рассказывают ему о своих делах.
Случается и ему запрашивать своих иногородних друзей.
Речь заходила зачастую о вопросах, не имевших, казалось бы, научного характера.
Руководителю лаборатории Московского университета, как и другим русским ученым, то и дело приходилось придумывать тактические приемы обхода всевозможных бюрократических рогаток.
Вот одно из писем к Столетову.
В этом любопытном письме делится опытом обхода нелепых правил, затрудняющих работу, профессор Одесского университета Ф. И. Шведов.
«Многоуважаемый Александр Григорьевич! — пишет он 6 октября 1880 года.
В ответ на Ваше письмо спешу сообщить Вам следующее.
Хотя у нас и существует инструкция, утвержденная Советом и определяющая обязанности всех служащих, а в том числе и механика, но по свойству всех инструкций она остается мертвою буквой. По отношению к механику практика нашего университета такова, что он обязан содержать в исправности машины и взимает плату только в случае починки. Но так как инструменты всегда исправны, пока не сломаны, то в существе за всякое прикосновение механика приходится платить и часто дороже, чем постороннему механику. Никакой регулировки платы и никакого приурочивания часов или времени работы для механика не существует у нас, да, по моему мнению, и не может существовать, так как механик избирается и увольняется Советом, которому никакого дела до механика нет.
Сколько я чувствую, у вас та же беда с механиком, что и у нас. В действительности это место есть синекура и при том довольно выгодная. Изменить это едва ли вам удастся, так как пришлось бы хватить слишком глубоко. Да разве только один механик? А лаборанты не то же ли самое? Тоже избираются Советом!
Чтобы сколько-нибудь помочь горю, я нанимаю себе, под видом служащих, получающего от 10 до 15 рублей в месяц подмастерье, который и выполняет мне все необходимые при чтении лекции дела. Это и есть мой единственный помощник, мне стоящий менее 200 руб. в год. Остальные же, механик, лаборант и хранитель кабинета, стоящие с квартирами около 300 рублей, живут в свое удовольствие, и слава богу, что не мешают мне и не портят кабинета. На том мы и помирились. Это называется существующий порядок.
Сожалею, что не мог удовлетворить вполне Вашему любопытству, — как видите, ничего нет достойного подражания.
С истинным уверением всегда готовый к услугам
Столетов находился в центре научной и общественной жизни.
17 марта 1880 года он вместе с другими членами физического отделения Общества любителей естествознания чествовал вернувшегося из-за границы знаменитого изобретателя Яблочкова.
Празднично освещена большая аудитория Политехнического музея на Лубянской площади. Прохожие с удивлением смотрят на невиданно яркий свет, бьющий из окон.
Там горят четыре электрические «свечи» Яблочкова.
За столом президиума председатель физического отделения Владимирский, председатель технического отдела Архипов, бывший председатель физического отделения Делла Вос.
Здесь и старик физик Вейнберг, и знаменитый этнограф Анучин, здесь же находится и Александр Григорьевич, рядом с ним его ученик Зилов.
Бурными аплодисментами собравшиеся встречают поднявшегося на трибуну Яблочкова.
Изобретатель при первом же проблеске надежды на возможность применить свое изобретение на родине вернулся в Россию. 1 миллион франков пришлось уплатить Яблочкову французским компаньонам, чтобы выкупить свой патент.
«Схватились теперь и мы за это наше изобретение. Мы только вовремя не сумели оценить его, а теперь можно, теперь оно уже иностранное, а нам только того и нужно», — с горькой иронией писал один из сотрудников журнала «Природа и охота», комментируя предложения, сделанные Яблочкову русскими предпринимателями.
После доклада Яблочкова присутствующие члены отделения выдвигают предложение присудить изобретателю Большую золотую медаль общества.