— …прикоснись ко мне.
Уитни впилась короткими ногтями в ладони. Казалось, если она дотронется до Шона, то ее разорвет на части. От внутреннего сопротивления ныли ребра, руки, ноги, а душа и вовсе рыдала, истерзанная многочасовым испытанием на прочность. И столько было в этой внутренней боли оттенков, что Уитни заблудилась в собственных ощущениях. Только одно чувство оставалось чистым и ясным. Желание увидеть Криса.
Магнитные бури, лето, любовь…
Она остановилась в шаге от парня, которого здесь и сейчас ненавидела, и жестким, сухим голосом произнесла:
— Голубой, зеленый оттенка дайкири, серый.
Шон свел черные брови. В глазах — тонны льда. Его губы дрогнули в кривой ухмылке:
— Что?
Уитни медленно отступила, вернувшись на место.
— Я сказала «нет».
Чужая ненависть обожгла. Стало не по себе.
— А я сказал «да». Считаю до трех, — пробирающим до мурашек тоном предупредил Шон. — Один…
Уитни сжала спинку деревянного кресла…
— Два…
…подняла его и сорвалась с места. Шон тоже вскочил, да поздно. Кресло улетело в окно, оглушая звоном осколков. В самом-то деле, не одному Паркеру стекла бить. Набрав полные легкие воздуха, Уитни закричала, надеясь на полицию, но чужие руки оторвали ее от земли; одна ладонь грубо зажала рот, вторая впилась в талию.
— Зачем?! Зачем ты это сделала?! Зачем? — и рот сильнее зажимает, мерзавец.
В глазах потемнело, ярость застлала взор, но даже сквозь пелену Уитни увидела, как порывом выбило дверь, а в проеме зажегся свет. Это был свет его глаз, цвет надежды с привкусом горького шоколада. Искры, пламя, пожар — прямо там, в стылых венах.
Это сон, наверное. Сон в летнюю ночь.
Ну и пусть. Лишь бы видеть его.
От облегчения Уитни перестала чувствовать свое тело, а из затравленного сердца вырвался надрывный вздох.
Астронавты, конечно, не услышали, а Крис услышал, потому что он ответил:
— Привет.
Стало настолько тихо, что казалось, будто она слышит звук ломающегося льда. А может, это скрипели зубы Шона. Озоновая свежесть ночи набивалась в ноздри, секунды текли в унисон с каплями дождя, которые падали с влажных волос Криса на серую футболку. На его лице не было эмоций, лишь сосредоточенный взгляд да отблеск ледяной брони: он не отрывал глаз от руки, которая лежала поверх рта Уитни.
Шон медленно переместил пальцы вниз, на ее горло, и прошептал:
— Скажи ему, чтобы ушел. — Ранимая нежность его тона тронула за живое, он был как загнанный падший ангел, у которого не осталось ни крыльев, ни души. Ничего не осталось, кроме этого момента, где он падал с обрыва, пытаясь утащить с собой девушку, которая его не любила. — Скажи, что ты теперь со мной.
Она промолчала. Шон сильнее сжал пальцы. Стало трудно дышать, кровь прихлынула к лицу. В панике Уитни изо всех сил вцепилась в матерчатый браслет на крепком запястье. Всхлип, бросок — и она отлетела в сторону. Крис обхватил Шона за горло и впечатал в пол.
— Вспомнил, где тебя видел. Ты мне руку порезал, — прошипел Паркер, а затем — удар, удар, удар. Расчетливо, на поражение, не оставляя сопернику ни малейшего шанса. Уитни отползла к стене и закашляла. Ее охватила кипучая, дикая волна, которая выплеснулась дрожью. Дрожали руки, губы, сердце.
— Тише, девочка, все хорошо, — донесся до нее голос мистера Тануки, которого она не сразу узнала. Как оборотень, он возник из ниоткуда и помог встать на ноги, но колени подгибались, не от страха, а от благодарности. У нее и мысли не возникло, что Крис бросит дела в Милане и найдет ее — просто так, на всякий случай, чтобы проверить, в порядке ли та девчонка, которую он бросил у алтаря.
Уитни растерла свою несчастную шею и прищурилась, осознавая удивительную вещь: в августовскую полночь, в грозу, среди битых стекол и чужих судеб, на краю собственной жизни, желания сбываются. И принцы, даже гордые, выламывают дверь и возвращаются.
Крис подтащил Шона к креслу и усадил, швырнул ему рубашку. Уитни смотреть не могла на этого тленного поэта, так он ее достал за вечер, но парень, судя по всему, не наговорился.
— Ты мне соврала, — прохрипел он, буравя ее мрачным взглядом из-под черной челки. — Соврала, что вы расстались. Я бы пальцем тебя не тронул, если бы ты сказала правду. Развернулся бы и ушел.
Уитни обхватила себя руками и напомнила:
— Я сказала тебе «нет», что непонятного-то? Голубой, зеленый оттенка дайкири, серый.
За разбитым окном показались огни полицейской мигалки, а Шон поморщился, неуклюже натягивая рубашку.
— Ненавижу цветоазбуку, — процедил он.
— Правда, что ли? — удивился Крис и наградил ее долгим пристальным взглядом. — А мне нравится.
И несмотря на то, что чувства и нервы были в клочья, Уитни улыбнулась. Это рефлекс. Так реагирует сердце, когда в нем расцветает надежда.
Крис
Футболка пропахла дождем, голова гудела. Часы показывали 1:30. Настенные, не наручные — их он разбил, когда дверь выносил; хрусталь над циферблатом пошел трещинами, как лед.