Сто причин ответить «нет»

Тануки воззрился на него с обреченной жалостью. Даже татуировка треугольника под нижней губой, казалось, осуждала глупость Криса. Но у него зудела кожа от дурного предчувствия, ему было все равно. Он вырвал из руки Тана телефон, торопливо набрал номер Уитни и чертыхнулся: выключила. То есть, хорошо, если сама выключила, а не кто-то другой.

Аж сердце закололо.

Из Милана до Эдинбурга — часа три, плюс дорога до пригорода… Долго.

— Могу я одолжить твой частный самолет? — обратился он к Саломее. У той челюсть отвисла от подобной наглости, но и азарт загорелся в глазах.

— Неужели ты бросишь все ради девушки? — недоверчиво спросила она.

— Нет. Я не бросаю. Она и есть всё, — ответил Крис.

Самолея наградила его долгим взглядом и кивнула:

— Хорошо. Счастливого полета.

Крис поднял взгляд на Тана, кивая в сторону выхода, и молча убрался из ресторана, оставляя за собой планы, сделки, незалеченные душевные раны и прочие вещи, которые померкли на фоне леденящего ужаса.

— Крис, ты нормальный? — процедил ему в спину Тан, который, такое чувство, не любил никогда, оттого и тормозил.

— Она не отвечает, понимаешь?

— Что я должен понять?

— Он пришел к ней. Тан, этот недопоэт к ней все-таки пришел.

Крис проглотил ком паники, набирая номер шотландской полиции, и помчался по другим, более важным делам, чем просвещение мира. Бог с ним, с миром. Миллионы лет стоял и еще постоит, никуда не денется, как-нибудь справится и без Криса Паркера. А она прямо сейчас может исчезнуть, без следа, без прощания, без цвета. И на кой тогда сдался этот мир? Зачем тогда всё это?

Уитни

— …а затем я закончил курс по виртуальной нейрохирургии, и мне не понравилось, поэтому я продолжаю искать себя.

— М-м, понятно, — рассеянно кивнула она, жуя прядку своих волос. Зевнула и посмотрела на настенные часы. Прикольные часы, огромный кругляш не меньше метра в диаметре. Таким положено на железнодорожной станции висеть…

— Уитни, ты слушаешь?

— Да! Да, конечно.

Мама дорогая, как?! Как она в трезвом уме могла считать Паркера скучным когда-то? Шон Макконахи — вот где чемпион, он уже минут сорок рассказывал о приключениях в поиске себя. Сначала он много лет боролся с патологической стеснительностью, которая не позволила воссоединиться ему и Уитни в школе, хотя он был влюблен, а теперь вот борется за эту самую любовь. Хотя до сих пор стесняется. И Уитни посочувствовала бы ему, если бы у Шона в его хитрой душонке имелась хоть капля сострадания, но в нем удивительным образом сочетались робость и бессердечность.

Она присмотрелась к его груди под клетчатой рубашкой: стучит ли там сердце? Кажется, нет.

— Ты правильно сделала, что рассталась с Паркером, — сменил он тему, тактично обойдя вопрос, кто кого бросил первым. Уитни махнула рукой:

— Ой, а я как рада! Он такой мудак, ты не представляешь. Фетишист. Сатанист. На бульдогах помешан.

Такой ответ удовлетворил Шона, он расслабил плечи и очаровательно улыбнулся.

— Где он сейчас?

— В Италии. Улиток ест или еще что-нибудь скользкое.

— Терпеть не могу улиток, — скривился он, и Уитни поддакнула:

— Я тоже. Но он всегда ел что-нибудь гадкое. Просил, чтобы я готовила для него каждый день. Чудовище.

— Для меня не придется готовить, я люблю кулинарить.

— М-м, круто. Что ты любишь больше всего?

— Грибы. Овощи, но только красного и оранжевого цвета.

Красный — оранжевый. АД. Еще бы!

Снаружи раздались странные звуки, и Уитни выпрямила спину, прислушиваясь.

— Ты кого-то ждешь? — насторожился Шон.

— Нет.

Из-за ливня трудно было разглядеть вид из окна, но, кажется, у дома остановилась машина с мигалкой, потому что разноцветные блики разбавили сумеречно-свинцовую серость.

— Черт, полиция, — разволновался Шон. Он торопливо сбросил рубашку и футболку, являя обнаженный бледный торс; на запястье чернел широкий браслет, под которым был закреплен короткий нож. Уитни оторопела.

— Сними джемпер, — приказал этот кретин, и она молча подчинилась, таращась на нож. Кожа на руках сразу стала гусиной, бррр. В топе и шортах было прохладно, она ведь даже отопление в доме не включила вечером, не до того было.

Раздался стук в дверь.

— Кто там? — громко спросил Шон.

— Полиция, откройте.

— Улыбайся и молчи, веди себя естественно, — шикнул подлец и крепко обнял ее той рукой, к которой крепился нож.

Дверь распахнулась. Залитый дождем полицейский с фонариком показал жетон.

— Добрый вечер, мэм, сэр. Нам поступила жалоба, что по этому адресу слышали крики. У вас все в порядке?

— Кхм, простите. Мы просто… увлеклись, если вы понимаете, о чем я, — выкрутился Шон, улыбаясь. Улыбка у него была располагающей, увы.

Уитни вытаращилась на полицейского, пытаясь загипнотизировать, но из-за дождя и плохой видимости тот никак не желал поймать ее взгляд.

— А вы, мэм, уверены, что все в порядке? — наконец обратился к ней офицер, и она ощутила, как в кожу между шортами и топом вжалась рукоять ножа.

— О да, великолепно, — проснулось в ней красноречие. — Любовь, лето, все дела! Вам, наверное, мой бывший звонил, он меня преследует, подонок. Я его бросила, а он с ума сходит. Оштрафуйте его за ложный вызов, и он угомонится.