Все знали, будто всякий, кто бы туда ни попал,Через дважды две недели,Выварившись в этой неисчерпаемой чаше, становится неузнаваем.Все племена, причалив к этому ликующему континенту,Забыв свои от века укоренившиеся обычаи,Как дурные привычки,Старались изо всех силСтать как можно скорее такими же,Как проживавшие здесь всегда.А эти принимали их великодушно и беззаботно,Как нечто от них совершенно отличное (Отличное только отличностью их жалкого существования!)Подобно хорошей опаре, они не боялись —Нового теста можно подбрасывать сколько угодно.Они знали:Словно дрожжи, они впитаются всюду.Какая слава! Какой век!4Ах, эти голоса их женщин, звучащие из патефонов!Так пели люди — о, сохраните эти пластинки! — в золотом веке!Благозвучие вечерних вод в Майами!Неудержимая веселость поколений, мчавшихся по нескончаемым улицам!Покоряющая скорбь поющих женщин,Оплакивающих широкогрудых мужчин, но все же по-прежнему окруженныхШирокогрудыми мужчинами.5В огромных парках они собирали редкостные человеческие особиОткармливали их со знанием дела, купали и взвешивали,Чтобы их несравненные телодвижения запечатлеть на пленкеДля будущих поколений.6Свои колоссальные здания они возводили с небывалой расточительностью, тратяЛучший человеческий материал. Совершенно открыто, на глазах всего мираОни выкачивали из своих рабочих все, что в них было,Расстреливали их в каменноугольных шахтах и выбрасывали их изношенные кости,Их отработанные мышцы на улицуС добродушнейшим смехом.Но с удовлетворением истинных спортсменов они сообщалиО такой же грубой жестокости, проявленной рабочими во время стачекГомерических масштабов.7Нищета там считалась позором.В кинолентах этой обетованной землиМужчины, попав в беду и увидев жилище бедняка, где стоят кожаный диван и пианино,Тотчас кончали с собой.8