Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

«Быть может, останется несколько строк…»

Быть может, останется несколько строк,
Не подчинившихся власти забвенья…
О как будет тот день и широк, и высок,
Станет на миг бесконечным мгновенье
Для ушедшего в смерть, если кто-нибудь там,
В мире далеком, где жил он когда-то,
Доверит своим задрожавшим губам
Слово того, кто ушел без возврата!

1971–1974

«Люблю тебя. Бессмертье мне постыло…»

Люблю тебя. Бессмертье мне постыло.
Мне дорога моя земная скорбь.
Я помню жизнь и все, что в жизни было —
Страданий и восторгов острый горб.

И поднимая взор мой в небо, к Богу,
Я слышу голос: «Ты молись и верь».
Я говорю ему с отчаянной тревогой:
«Молчи, не искушай, не лицемерь!

Ты без меня не Бог, Тебе я нужен.
Отображен во мне Твой вечный лик.
Ты мысль моя, Ты мной обезоружен:
Я раб, но я Твой символ, Твой язык».

1975

«Я шел непроходимым лесом…» [56]

Э. Неизвестному

Я шел непроходимым лесом.
Увидел кедр. По вертикали в тучи
Рвалась вершина. Под густым навесом
Его ветвей остановился я у самой кручи,
У края гладкого, как ствол, обрыва
Вдруг замер я — беспомощно счастливый.
Я был в скрещении зенита и надира,
Вне времени. Пустот таинственные дыры
Зияли подо мной и надо мной. На брюхе
Прилег усатый уссурийский тигр
И полз ко мне, должно быть, не для детских игр,
Ко мне, лишенному дыхания и слуха.
Я стал гранитом. Я не смог руками
На ключ закрыть лица. Тигриные зрачки
Горели, источая желто-синий пламень,
И стало все отчетливо темней,
Но я не мог разжать тиски.
Он описал вокруг меня дугу,
На лапы встал и скрылся в толчее ветвей.

Отныне я до смерти не смогу
Забыть скольженье черно-рыжих полос,
Небытие мое, гранитом ставший голос.

1976

«Как сердцу становится близко…» [57]

Тоска глядеть, как сходит глянец благ,
И знать, что все ж в конец не опротивят,
Но горе тем, кто слышит, как в словах
Заигранные клавиши фальшивят.

Иннокентий Анненский, «К портрету»

Как сердцу становится близко
Сияние блеска и света…
Иль это случайно — описка
Грядущего лета?

Я вижу — серебряных полос
Фонарных ложится на стены
Прозрачно-таинственный голос
Последнего плена.

А завтра… Но завтра, быть может,
Не будет, не будет, не будет,
И свет пожелтевшее ложе
Остудит.

1976

Василий Аксенов. Встречи с Вадимом Андреевым

Поздней осенью 1966 года мне случилось выступать в Женевском университете. Визит советского писателя, да еще молодого и с «крамольным душком», был в те времена не частым событием. Амфитеатр был заполнен. Кто-то сказал мне, что среди публики присутствует эмигрантский русский поэт и прозаик Вадим Андреев. Я был этим сообщением взволнован. Эмигрантская литература интриговала нас, детей послесталинской оттепели, она как бы связывала с отрезанным «серебряным веком», а тут был никто иной, как сын одного из самых ярких художников предреволюционного ренессанса, полумифического Леонида Андреева.