Сквозь полутишину ночного дома,Сквозь тиканье будильника, сквозь сон,Ко мне подходит то, что было мне знакомо,Чем был я целый день незримо окружен.Звенят пустые чашки на буфете,Мечтают вилки о земной еде,Наплакавшись, заснули в спальной дети, —Ночная тишина повсюду — и нигде.Но вот теперь, когда, казалось, пальцыМогли ощупать мысли и дела, —Остановила жизнь свои слепые пяльцыИ, ничего не вышивая, замерла.1948Защитникам Иерусалима («Мухи и майское солнце, и зной…»)
Мухи и майское солнце, и зной.Здесь, в катакомбах, печет, как в духовке.Своды потрескались над головойОт изнурительной бомбардировки.В щели врывается ветер и пыль,Кружится в острых лучах позолотой,А в амбразуре праматерь РахильПеред замолкшим стоит пулеметом.Капли, насытив живое пятно,Падают — с верхнего камня на нижний.Пахнет убийством пещера. Темно.О, до чего все тела неподвижны.Но если самый последний убит,Камни тогда — быть не может иначе —Вдруг оживут и Стена зазвучитЭхом — тысячелетнего Плача.1948«Нет, смерти быть не может, нет…»
Нет, смерти быть не может, нет.Душа и смерть — ведь это несовместно!Едва погаснет день, как новый светЗажжется там, в той бездне бестелесной.И струйками взволнованных лучей,И ласковым, почти бесплотным плескомНасытит сердце он еще верней,Чем тот, что нас томил угрюмым блеском.1948«Мне кажется порой, но я отнюдь…»
Мне кажется порой, но я отнюдьНастаивать, любимая, не смею,Что ты невозвратимое вернутьЗадумала. Зачем? О нет, я не жалеюТого, что было, что прошло и вновьУже по-прежнему не повторится.Оставь мечты и сердце приготовьК отлету дальнему. Оно, как птица,Боится холода и голода зимы,Той тишины, которая с годамиВойдет, — как ни противились бы мы, —И встанет, добрый друг мой, между нами.А я, — я не боюсь. Мне полусветОсеннего существованья дорог.Что из того, что пламени в нем нет, —Ведь всякий, кто довольно дальнозорокУвидит в нем такую благодать,Такую нежность и такое счастье,Что вовсе не захочет вспоминатьТого, что было горечью и страстью.1948«Ни месяца, ни звезд, ни даже неба нет…»