Стервятники Техаса

— Я знаю Крошку еще по Пекосу, — кратко объявил Бакли. — Тогда я еще называл его настоящим именем — Стив Эллисон. Не слышал, чтобы он в то время кого-то тряс или потрошил, но, когда нужно было прострелить кому-нибудь голову, он работал, как настоящий мастер. Да вы и сами, небось, о нем слышали.

Его товарищи закивали, глядя на него все с тем же звериным выражением. Репутация Крошки рано или поздно должна была сыграть с ним злую шутку. Рано или поздно она должна была вынудить его отказаться от нормальной жизни. Когда человека все поголовно знают как искусного стрелка, когда за ним тянется вереница трупов, он обречен стать либо защитником, либо нарушителем закона. Обстоятельства сложились так, что Крошке пришлось выбрать последнее. На роль простого ковбоя он не годился.

— А я давно уже держу на прицеле одну работенку, — сказал Бакли. — Все выжидал, надеялся найти парня, которому она по зубам. Ты будто знал, когда приехать, Крошка.

— Стадо или железная дорога? — осведомился Крошка.

— Касса за сданный уголь. Троим будет тяжеловато с этим справиться. Нужен человек, который еще не успел намозолить тут глаза, так что работенка аккурат для тебя. Теперь слушайте…

Бакли присел на корточки и, царапая землю острием ножа для потрошения туш, стал чертить план предстоящего набега. Этот план, который он излагал очень четко и связно, отличался той ловкостью и смекалкой, которые сделали Бакли одним из самых авторитетных людей на избранном им поприще. Все трое бандитов склонились над схемой и следили за объяснениями главаря с напряженным вниманием. Была в лицах этих людей некая хищная, волчья целеустремленность, по-видимому, и отличавшая их от большинства рода человеческого. И на лице Крошки это выражение читалось сейчас так же ясно, как и на более угрюмых и свирепых лицах его новых товарищей.

— Завтра с утра мы едем встречаться с Коротышкой, он дополнительно введет нас в курс дела, — сказал Бакли. — А ты, Билли, останешься здесь, будешь стеречь хижину. Не хочу, чтобы ты кому-то попался на глаза, пока дело не будет доведено до конца. Тебя не должны видеть вместе с нами, это может все испортить.

Бандиты разбрелись по койкам, а Крошка, уперев подбородок в бронзового цвета кулак, еще долго молча и неподвижно сидел перед догоравшим костром, словно прозревая в языках пламени безжалостную десницу судьбы, которая неумолимо толкала его, Крошку, на тропу преступной жизни. Все свои убийства, за исключением последнего, он совершил по крайней необходимости. Или, по крайней мере, убивал только на честных и равных поединках. Но пролитая кровь все равно вынуждала его постоянно скитаться с места на место, и он не знал ни отдыха, ни покоя. И все-таки до сего времени ему удавалось не переступать черту, за которой начиналось открытое противостояние закону. Подножка, поставленная ему на сей раз судьбой, заставила его пересечь эту черту. Что ж, так тому и быть! В некоем безрассудном приступе ярости он решил восстать против всемогущей прихоти случая и пройти до конца новую колею своего жизненного пути, до самой последней кровавой межи. Уж если ему суждено вступить в схватку с законом, он еще не раз скажет свое слово. Он не даст быстро свернуть себе шею. Он сделается грозой прерий, чтобы в памяти людей его преступления затмили поступки того Крошки, который вел честную, добропорядочную жизнь.

Крошка отправился спать, преисполненный злобного самодовольства.

На рассвете Бакли с другими членами шайки ускакали из лагеря, чтобы встретиться с неким Коротышкой — по всей видимости, осведомителем, работавшим в компании, которую собрались потрошить бандиты. Крошке показалось, что он угадал причину, по которой главарь банды не захотел оставить в лагере своих дружков: Рейнольдс и Брилл весьма ревностно относились к своей репутации, а Крошка был вспыльчивым и легко пускал оружие в ход. Единственным человеком, способным смягчить возможные разногласия, был сам Бакли, но его присутствие в лагере могло роковым образом сказаться на задуманном предприятии. Бакли хотел, чтобы в операции участвовали все наличные силы, а что будет потом — это уже личное дело каждого. Крошка предчувствовал, что рано или поздно его постараются втянуть в выяснение отношений — или для того, чтобы испытать на прочность его нервы, или просто потому, что у кого-то из его новых товарищей некстати взыграет самолюбие.

Итак, он остался один, и на душе у него час от часу становилось все тоскливее. Его деятельная натура не терпела праздности, и его преследовали мрачные мысли. Будь у Крошки с собой бутылка с горячительным, он, не раздумывая, напился бы до посинения. Его преследовали воспоминания о том, как Билл Харриган оседает на пол, держась за кровавую рану на животе. Прежние убийства не будили в Крошке мук совести: те убитые умирали с оружием в руках, тогда как на бедолаге Билле не было даже портупеи.

Крошка разразился очередным потоком брани и снова принялся расхаживать по хижине, как запертая в клетке пантера.