Степан Разин (Книга 1)

– А что же он уговора не держит?! – запальчиво вскинулся Стенька. – Перво рожу побил мужику, а потом – все равно в приказ! Да еще наклепал про свою однорядку!

– А на что ж у царя на Москве приказы да судьи? Я мыслю, и без тебя разберут – как те звать-то? Степанка? – и без тебя, Степан, разберут! В Мунгальской орде и то судьи есть и свои законы. А ты не в орде – на Москве!

Дружелюбный голос думного, дьяка, прямой взгляд и его спокойная строгость внушили Стеньке доверие. Дьяк отложил пачку исписанных длинных «столбцов», придвинул к себе чистый листок бумаги и принялся молча что-то писать, глядя в Стенькину подорожную грамоту.

– Разин сын... Не того полковника Рази, какой на Украину к Богдану охотников собирал? Тимофея, что ли? – спросил дьяк.

– Его, – подтвердил Стенька, гордый тем, что в Москве, в Посольском приказе, тоже знают отца.

Думный дьяк качнул головой и вздохнул.

– Ты, знать-то, по батьке! И он во всем свете хотел правду устроить своими руками... Ан, может, для той великой правды ныне сам государь трудится! Может, и я здесь на ту же великую правду труды свои полагаю, – сказал дьяк, прихлопнув ладонью какую-то стопку бумаг, словно в них была сложена Тимофеева правда.

– Ведь Запорожье-то правду искало вперед у царя, да царь не послушал! – сказал Степан, с жарким желанием оправдать отца.

– А батька твой взялся наместо царя?! Все вы дети – что батьки, что сыновья! – заключил дьяк. – Державное дело – не шутка! Раз царь не послушал – знать, время тогда не пришло... Убили, что ль, батьку? – сочувственно спросил дьяк. – Я слышал – в конце войны он загинул.

– Искатовали всего паны. Места живого нету, лежит.

– А ты за батькины раны к Зосиме – Савватию на богомолье, да по пути хочешь Русь на праведный путь кулаком наставить?! – с насмешкой сказал дьяк и серьезно добавил: – Не так строят правду, Степанка. Всяк человек свое дело ведай, а в чужое не лезь – то будет и правда! А коли всяк станет всякого наставлять кулаками, так и держава не устоит – псарня станет!..

Думный дьяк дописал еще строчку в только что начатой коротенькой грамотке и сложил листок вчетверо.

– Отдай сию грамоту во зимовой станице [Зимовая станица – находилась постоянно в Москве. На каждую зиму в нее выбирали новых казаков. Весной зимовавшие казаки всей станицей сопровождали на Дон царское жалованье] атаману Ереме Клину, – сказал он, отпуская Степана.

Донские казаки обступили Степана. Некоторых из зимовой станицы он знал раньше. Других, может быть, никогда и не видел, но лица их, голоса, повадка – все казалось ему родным и знакомым. Он словно попал домой, в свою семью.

Его заставили рассказать всей станице свои приключения. Слушали, добродушно подсмеивались, дразнили его.

Но когда Стенька рассказывал, что он поднял шум в Посольском приказе, все одобрительно заговорили:

– Знай наших! Донские не пропадут. Видать казака по нраву!

Стенька пересказал и весь разговор с Алмазом Ивановым. Громкий хохот прерывал его все время, и юный казак не сразу взял в разум, что тут смешного.

– Да как же ты, Разиненок, с Алмазом Иванычем в спор ввязался?! – воскликнул Ерема Клин. – Алмаз-то Иваныч ведь думный дьяк! Ты помысли-ка: думный! Ведь он в царской Думе с боярами рядом сидит, он всех послов из чужих земель принимает и споры с ними ведет, у самого государя в палатах повсядни бывает, советы дает царю. А ты его поучать?! Ну, сказывай дальше, каков у вас спор был?

Степан рассказал, как Алмаз, хлопнув по бумагам ладонью, сказал, что сам государь, да и он с государем, трудится для той же великой правды, за какую пошел Тимофей Разя.

– Ого! Вот так притча! – не выдержал Клин. – Вон про что он с тобой толковал! – Ерема Клин подмигнул окружавшим его казакам. – Знать, послы от гетмана Хмеля – Силуян да Кондрат Бырляй недаром приезжали в Москву просить принять Запорожье под царскую руку... Ну, добрые вести, Стенька!.. Небось Алмаз, каб разумным тебя почитал, не открыл бы тебе столь великой державной тайны...

– Алмаз – человек-алмаз! Он друг казакам! – заговорили вокруг.

– Не боярская кость! – поддержали другие.

Кашевар зазвонил в чугунную сковороду, и казаки стали вытаскивать ложки. Стеньку посадили к миске с варевом, расспрашивали про Дон, про Черкасск, про набеги крымцев, как миновала зима, как ловится рыба...

– Написал мне Алмаз Иваныч – тебя поучить за то, что ты всю державу на правду своим кулаком хошь направить, – сказал после ужина Клин и начал отчитывать Стеньку.