Степан Разин

Костомаров: «Все средства, запасы, порох, оружие — всё она [Астрахань] получала из Казани или из Москвы. Она тогда не была этим всем бедна, но мало надежды подавали угрюмые лица её защитников и жителей, также смотревших исподлобья. Спасти её могли только свежие силы, если б они пришли из Москвы; но в Москве не знали, что угрожает Астрахани. Невозможно было дать знать туда скоро. Воеводы Астрахани оказались как бы в осаде. О Волге нечего было думать, когда по её руслу приближался к Астрахани густой ряд стругов Стеньки. Как на беду случилось, что нельзя было послать гонца и степью: там кочующие чёрные калмыки резались с волжскими калмыками; дрался Большой Натай с Малым, а татары-малыбаши — с татарами-енбулаками. Ни проходу, ни переходу. Воевода и митрополит решились послать гонца через Терек; нельзя было ожидать ничего от такого посольства: путь был слишком далёк. Пока гонец мог добежать до Москвы, Стенька пять раз взял бы Астрахань. Но утопающий хватается и за соломинку. Воевода выбрал гонцом того же самого Тарлыкова, что один убежал из Чёрного Яра, дал ему двух провожатых русских да пять человек татар. До Терека он доехал благополучно, но на дальнейшем пути утонул; а провожатые его воротились в Астрахань...»

18 или 19 июня разинцы остановились на урочище Жареные Бугры. Два дня подождали. Дождались нескольких перебежчиков, рассказавших о ситуации в городе. Дождались даже, как показывал на допросе Шелудяк, некоего дворянина-москвича («Гришкою зовут Хрущев, что ныне пишется Гришка Дуров»), специально приехавшего, чтобы вступить в разинскую армию, но официальная Астрахань не реагировала. Разин рассчитывал решить дело миром — отправил парламентёров. Почему бы не надеяться на то, что Прозоровский сдаст город? В прошлый раз он принимал Разина как гостя; он уже знал, что Львов сдался, остался невредим и, можно сказать, присоединился к казакам. По некоторым версиям, в прошлый раз решить дело миром советовал митрополит Иосиф — почему бы ему и теперь не посоветовать то же?

Парламентёров было двое, не казаки, а астраханцы, один — священник Воздвиженской церкви Василий Гаврилов, второй — со слов самого Гаврилова на допросе в Астраханской приказной палате в июле 1672 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 184) — «дворовой человек Вавилко» князя Львова. (По словам Бутлера, посланниками были «казак и русский поп», по словам Фабрициуса — «трубач и слуга генерала Львова»; коротоякский воевода М. Ознобишин докладывал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 1. Док. 164), что парламентёров было десять «астраханских стрельцов»). Но, наверное, Гаврилову виднее, кто с ним ходил. Почему такой странный выбор? Гаврилов показывал на допросе, что был в войске совсем недавно — его сняли с судна, идущего из Астрахани. Дворовый человек Львова тоже только что появился у Разина, и его присылка могла быть воспринята как намеренное оскорбление, даже если это был не лакей, а какой-нибудь секретарь. Почему самого Львова не отправили — непонятно. Это выглядело бы шикарно, просто убийственно. Боялись, что ничего не передаст, наоборот, будет говорить, чтобы не сдавались? Но что бы это изменило?

Однако Львова даже не было с Разиным в тот момент. Как показывал в Тамбовской приказной избе московский стрелец И. Алексинец (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 12.22 августа 1670 года): «И оставил де ево, князя Семёна, он, Стенька, на Чёрном Яру... а после де того велел ево привесть к себе в Астарахань». Зато, по словам того же Алексинца, Разин повсюду возил за собой полуголову московских стрельцов Фёдора Якшина и камышинского воеводу. Интересно, что было бы, если бы Разин их прислал переговорщиками.