Степан Разин

Астрахань между тем бурлила в ожидании событий — радостных для одних, страшных для других. Стрейс: «Долго скрытое пламя восстания разбросало во многих местах свои искры: раздавались бранные слова и безрассудные речи о наместнике, говорили ему и высшему начальству прямо в лицо всё, что только приходило на ум. Было бы не благоразумно затыкать рот насильно, и все только ждали возвращения и победы господина Симеона Ивановича [Львова], от которого каждый день надеялись получить весть о счастливой встрече с врагом. В то же время гарнизон города сильно уменьшился и ослаб, напротив простой народ возрос в числе и совсем обезумел. Но в то время, когда ожидали спасения и избавления от руки Симеона Ивановича, 4 июня было получено достоверное известие от одного бежавшего дворянина о том, что город Чернояр взят бунтовщиками-казаками в тот самый день, когда князь Львов подошёл к нему, что наместник, дворянство, начальство и состоятельные люди перебиты и брошены в Волгу. Кроме того, солдаты флота князя Львова позорным образом убили своих офицеров, объявили, что они за казаков, и передали суда в руки Стеньки Разина, не иначе как заранее в том столковавшись. Невзирая на то, что они незадолго до прибытия в Чернояр поклялись в верности до гроба своему начальству, они всё-таки изменили, одержимые каким-то злым духом».

Ну почему же «злым духом», если Стрейс только что сам писал о «долго скрытом пламени восстания»? Кстати говоря, как следует из показаний московских стрельцов в Белгородской приказной избе (Крестьянская война. Т. 1. Док. 130), Разин уже начал пропагандировать свою новую доктрину: «А как де их он, Стенька, с войском розбил, и он де и все ево войска казаки говорили им, что они де, стрельцы, бьютца за изменников, а не за государя, а он, Стенька, бьетца с войском за государя...»

Стрейс: «Можно легко себе представить, как понравилось это известие [о поражении Львова] господину Прозоровскому. В то же время слух этот привёл простой народ в такую гордость и неистовство, что он без всякого страха открыто проклинал, поносил и оскорблял наместника и даже плевал в лицо начальству со словами: “Пусть только всё повернётся, и мы начнём”, и т. д. И я видел многих высоких господ, которые прежде не замечали этих людей, а теперь испуганно уходили со слезами на глазах».

Для Стрейса, конечно, Разин однозначный негодяй и тиран, но и большой симпатии к астраханскому начальству в его словах как-то не чувствуется. «Прежде не замечали этих людей» — а может, надо было замечать хоть немножко? Прозоровский, по словам Стрейса, «опасался за Астрахань, ибо глупый народ начал роптать и высказывать похвалы разбойнику, и во всех городах той местности начались такие волнения, и каждый миг приходилось со страхом ждать ужасного кровопролития. “Восстань, восстань, народ! — кричали даже стрельцы. — К чему нам служить без жалованья и идти на смерть? Деньги и припасы истрачены. Мы не получили платы за год, мы проданы и преданы”. Они кричали ещё о многом, а начальство не смело их удерживать от этого иначе, как добрым словом и великими обещаниями». Может, надо было всё-таки не только себе приобретать шубы, но и зарплату стрельцам вовремя платить? А вот фраза Стрейса, которая лучше всего передаёт атмосферу Астрахани в те дни: «...начались опасения и подозрения, не знали, кто друг и кто недруг и на кого можно было положиться, также слышно было здесь и там о разных мятежных сговорах, большею частью тайных...»

В июле царь, видимо, несколько испуганный последними известиями с Дона, послал Корниле Яковлеву грамоту не с упрёками, как прежде, а с благодарностью за то, что не пошёл с Разиным «воровать». 10 июля ловить Разина был отправлен воевода Урусов с полком; в наказной грамоте ему из приказа Казанского дворца перечисляются разинские злодеяния, в частности, целый абзац посвящён беззаконному и безбожному венчанию около вербы — эта верба теперь будет в неизменном виде перекочёвывать из одного официального документа в другой. Грамота из Разрядного приказа ушла и воеводе Белгородского полка Г. Ромодановскому — об усилении застав, задержании и допросе всех людей, приходящих с Дона. Но они опоздали — Разин ещё в июне ушёл на Астрахань. Двигался он, как обычно: большая часть войска в двухстах или трёхстах стругах по воде, конница (предположительно около двух тысяч человек) — берегом. Было у них, по разным сообщениям, не меньше пятидесяти лёгких пушек.