В зрелые годы Разина это было очень актуально: во-первых, после заключения Московией мира с Крымом ходить воевать стало некуда и обедневшие казаки, совершая самовольные набеги, злили правительство; во-вторых, Москва начала требовать выдачи беглых. Войсковой атаман Корнила Яковлевич Яковлев, избираемый с перерывами с 1661 по 1680 год, был сторонником промосковской (сперва весьма умеренной) партии. (Сменял его периодически Михаил Самаренин — об этой «рокировочке» мы говорили). Увы, личности Самаренина и Яковлева совершенно не изучены: кроме того, что оба держались промосковских взглядов (и опять же — искренне держались или по расчёту?), ничего об этих, наверняка незаурядных, казаках неизвестно. В трактовке Злобина Яковлев — злодей, но Самаренин и вообще зверь: «Корнила считал, что если стрельцов до сих пор не прислали на Дон, то лишь потому, что был в Москве человек, который всё понимал и удерживал царскую руку, — Алмаз Иванов. И войсковой атаман всею душой, больше, чем Разина, ненавидел Михайлу Самаренина, из властолюбия и корысти затеявшего такое изменное дело, как призыв на казацкие земли царского войска и воевод... Чем я вам не потрафил? Что казаки меня больше любят да войсковым всякий раз на кругу выбирают? А что же тебя-то, Мишка, не любят? Знать, Дону не заслужил!..»
На самом деле, следя за тем, как Яковлев и Самаренин сменяли друг друга, можно заметить, что первый обычно в затруднительных ситуациях объявлял: «Я устал, я ухожу» — и отдавал власть Самаренину. То ли Самаренин был лучшим «антикризисным» атаманом, то ли, напротив, мальчиком для битья. Короче говоря, в ту пору в Донском войске дела с демократией обстояли не бог весть как хорошо и у власти находилась всё время одна, промосковская, партия. Степан Разин стал лидером антимосковской.
Читая о выдающемся человеке, интересно начинать с какого-нибудь вздора (Эйнштейн украл теорию относительности у жены, Конан Дойл убил автора «Собаки Баскервилей») — это помогает разозлиться или развеселиться и тем вдохновляет. Но иногда в гуще бреда попадается жемчужина. Ознакомьтесь, пожалуйста, с фрагментом интервью (опубликованного интернет-проектом «Русь великая») с «известным специалистом в области исследования древних цивилизаций» А. Тюняевым:
«Стенька — это не форма имени Степан. Да, есть небольшие сходства, но это только на первый взгляд. Имя СТЕНЬКА происходит от русского глагола СТЕНАТЬ, понятного во всех языках Европы. В древнерусском — стенати, в болгарском — стеня, в литовском —
— Вы хотите сказать, что имя Стенька и имя Степан принадлежат не живому человеку, а мифу под названием “Стенька Разин”?
— Степан Тимофеевич буквально означает Ступень Времени, или Период Времени — когда князь Рязань прошёлся восстанием по Руси, то есть поиграл силой. Миф о Стеньке Разине и о его противостоянии с московским патриархом Никоном — это всё тот же астрономический миф, видоизменённый под конкретный момент. И этот миф полностью соответствует расположению созвездий и городов. Это расположение для варианта Оси Мира, совпадающей с Пулковским меридианом...»
Миф «Стенька Разин» — это точно! О большей части жизни Разина, кроме мифов, никакой информации нет. Освещены документально лишь три последних года его жизни, да и то с ужасными пробелами: соответствующие источники погибли среди документов приказа Казанского дворца (органа, управляющего территориями юго-востока России) в пожаре 1701 или 1702 года. Нет и документов Приказных изб (администраций) различных городов — тоже сгорели. Из агитационных посланий Разина («прелесных писем» — как тогда писали), рассылаемых сотнями, уцелело лишь шесть. Навечно утеряны протоколы его допросов. Полностью отсутствует его обширная переписка. Он не оставил дневников — как занимательны они могли бы быть! (Нет ни строчки, им написанной, однако почти все исследователи убеждены, что он был грамотным). В настоящее время главный и практически единственный источник документов — многотомная, кропотливо составленная «Крестьянская война»[13]: все историки и литераторы равно пользуются ею (в XIX веке пользовались «Материалами» А. Н. Попова[14]); зачастую историки пишут как беллетристы, а беллетристы — как историки, и все вынуждены придумывать, повторять и заново осмысливать мифы, и все мифы равноправны: мы сами вольны решать, какие покажутся нам наиболее убедительными.