Степан Кольчугин. Книга первая

— Четвертый час, на три уж гудело, — сказала Ольга. — Ты Павла прикрой, а то он весь на пол сполз, давно уж так спит. Я мешать тебе не хотела…

Наутро Степан проснулся с большим трудом. Протяжно выл гудок, а глаза не хотели открываться, и чувство усталости, такой же сильной, как в первый день работы на доменных печах, пронизало все тело, — сильно болели шея и затылок. Есть совсем не хотелось, и Степан пошел на работу, выпив только кружку воды.

«Как с похмелья», — думал он, выходя из дому и вдыхая прохладный утренний воздух. По дороге ясность мыслей вернулась к нему. Вчерашний урок вспомнился весь до мелочей; вспомнился голос химика, груды книг на полках и на столе.

«Ничего, разгуляюсь», — подумал Степан, входя на литейный двор.

Работа в этот день шла весело, люди смеялись и подмигивали друг другу: получку, задержанную конторой на неделю, должны были выплатить после упряжки. Даже сердитый Очкасов ухмылялся и оживленно поглядывал черными блестящими глазами. Мишка Пахарь подошел к Степану и, наклонившись к нему, спросил:

— Ты с Затейщиковым играл в орлянку?

— Нет, — ответил Степан.

— Он жулит, в этот раз шесть рублей у меня взял.

— Верно?

— Ей-богу. Ты пойди с нами в пивную, увидишь, я его сегодня поймаю.

Он оглянулся и сказал:

— Сестра велела спросить, почему на Первую не ходишь гулять?

Степан поглядел на домну и ничего не ответил.

— Ты пойди с нами в пивную, а потом на Первую линию пойдем, девчонки там сегодня гуляют. Верка будет.

— Я сегодня не могу.

— Гуляешь с кем?

— Нет, так.

— Что? Денег, может, жалко? Так я тебя угощу.

Степану показалось неудобным говорить, по какой причине он не сможет пойти гулять.

— А ты видел когда, что мне денег жалко? — спросил он. — Я сам сегодня угощу.

Получка огорчила всех.

Новый начальник цеха почти на каждого доменщика наложил штрафы. Рабочие, пересчитывая деньги, ругали табельщика и кассира, вынимавшего из толстой кожаной сумки деньги. Стражник, стоявший возле кассира, щупал свою берданку и повторял:

— Ладно, ладно, проходи, не задерживай народ!

Кассир, маленький старичок с восковым, прозрачным лицом, смотрел грустными слезящимися глазами и быстрыми тонкими пальцами отсчитывал кредитки.

— Ребятки, мне-то что? — каждый раз говорил он. — Плачу, сколько мне велят. Написано восемнадцать — столько и получай.

— А работа какая! Что ж это они, смеются, что ли? — проговорил всегда удивленный Лобанов, рассматривая полученные деньги.

— Ладно, ладно, проходи, не задерживай народ, — сказал стражник и пошевелил ружье.

Подошел к кассиру Затейщиков.

— Петр Терентьевич, вы не считайте, — подмигивая, сказал он, — я без обиды, всю сумочку давайте, так уж и быть, без счета.

Кассир страдальчески покачал головой. Он эту остроту слышал много тысяч раз за долгие годы службы.

— Правильно? — спросил он, подавая деньги Затейщикову.

Тот удивленно свистнул.

— За что ж это так? — спросил он, протягивая кассиру деньги. — Мне такие деньги не нужны, бери их себе.

И снова кассир повторил:

— Мне твои деньги тоже не нужны. Я плачу, сколько мне велят, — и оттолкнул привычным жестом руку Затейщикова.

— Как, сколько велят? — крикнул Затейщиков. — Это вот за такую каторгу?

— Ладно, ладно, проходи, не задерживай народ, — сказал стражник.

К кассиру уже подходил следующий очередной, Емельян Сапожков. Затейщиков выругался, потом рассмеялся и, подмигнув стоявшему вслед за Сапожковым Степану, сказал:

— Ничего, Кольчугин, я сегодня подлатаюсь. — И, подняв руку, он прищелкнул пальцами, как бы подбрасывая монету при игре в орлянку.

Емельян получил деньги без вычета и стал благодарить кассира.

— Я плачу, сколько мне велят, — сказал кассир.

— Проходи, проходи, не задерживай народ, — устало проговорил стражник.

«Чего с ним говорят?» — раздраженно подумал Степан. Он увидел, как кассир отсчитал на пять рублей меньше, чем он ожидал, и, положив деньги в карман, молча пошел. Стражник подмигнул в сторону Степана и неодобрительно сказал:

— Серьезный!

Кассир кивнул головой и начал отсчитывать деньги Очкасову.

На кассира давно уже не производили впечатления огорченные и рассерженные лица рабочих. Кассир считал деньги. Важно было не обсчитаться, важно было, чтобы хватило мелочи, чтобы сошелся остаток. Он честно выполнял свое дело, а весь мир, полный путаницы, мешал ему. Он обладал той маленькой добросовестностью и мелкой честностью, которая превращает человека в ограниченного и самодовольного слепца, кичащегося тем, что за всю свою жизнь он не украл копейки, но каждодневно обсчитывающего на тысячи рублей рабочих и получающего за это жалованье.