Степан Кольчугин. Книга первая

Рабочие, живущие на этом проклятом клочке пропитанной ядом земли, все же упорно хотели создать себе подобие человеческой жизни. Стены их убогих жилищ были вымазаны известкой; на окнах стояли цветы, кое-где виднелись белые занавески, слышалась гармошка, пение. Здесь в прошлом году бушевала холера. Отсюда вывозили десятки больных и бросали их на площади в конце Первой линии. Каждый год летом на Собачовке мерли рабочие от тифа и дизентерии. Лошадьми к Собачовке нельзя было подъехать, больных и умерших несли на руках через черную речку Кальмиус. И сейчас Степан, идя через Собачовку, вспомнил это, и ужас жизни, которой жил он, его мать, брат, товарищи по работе, их матери и братья, предстал перед ним на мгновение с такой ясностью, точно он все это впервые увидел.

Светлый дым бежал вверх, растекаясь подвижной розовой шапкой, закрывал небо, и не было видно далеких звезд, о которых рассказывал химик. Только на вершине глеевой горы поблескивал тусклый огонек, то вспыхивающий, то вновь исчезающий. Там, наверху, стоял когда-то Кузьма Ткаченко, литейщик Петровского завода, и улыбался своим широким большим лицом. Может быть, он и сейчас стоит там, веселый плечистый человек, и, размахивая фонариком, освещает окружающую его тьму?

И Степану хотелось выгнать из земли маленькие хибарки, гнать их вширь, в высоту, под далекий огонек на вершине глеевой горы, чтобы могучие люди, правившие огнем и железом, не гнулись, не лезли, кряхтя, в темные, сырые норы. Смутные, неясные представления рождались в его мозгу, тревожные, дерзкие, смелые. Любовь к родной земле, к величественному труду доменщиков, сталеваров, забойщиков, гордость такими людьми, как горновой Мьята, как отец, как запальщик, наполняли его сердце смутным и радостным ожиданием чего-то хорошего, что ждало впереди и его самого, и товарищей его, и родную им всем землю. Ну, конечно, Кузьма ходит по земле, и Степан встретит его. Он захотел представить себе лицо Кузьмы, но полустертое временем воспоминание расплывалось, одни лишь глаза литейщика, казалось, блестели из темноты…

Дома Степан сел у стола, подвинул к себе лампочку и открыл задачник. С чувством опаски он начал решать задачку. Степан посмотрел на ответ: его решение совпало. «Ловко», — подумал он и взялся за второй пример.

Все уже спали. Дед Платон похрапывал на печке. Мать и Марфа лежали на широкой деревянной кровати. Павел спал поперек тюфяка, постеленного возле стола; голые ноги мальчика лежали на полу. Решение примеров радовало и смешило Степана. Он решил все отмеченные химиком задачки, — спать не хотелось. Он перерешил все примеры на умножение, а спать совсем не хотелось. Степан перевернул страницу; там начинался второй отдел — деление. Первые два примера были написаны с объяснением. Долго всматривался в их решение Степан. Ему страстно хотелось найти самому понимание арифметического действия. Некоторые задачки напоминали уже решенные примеры: те же цифры, но в другом порядке. Вдруг догадка обожгла его. Он посмотрел в ответы. Эта трудная работа доставляла ему неведомое до того чувство наслаждения. Он с новым увлечением взялся решать примеры. Отдохнувшие после дневной упряжки руки и ноги были странно легки, а голова кружилась, наполнялась туманом.

Он обвел глазами комнату. Прямо на него с постели глядела мать. Она полулежала, подперев рукой голову.

О многом успела Ольга передумать, глядя на сына, склонившегося над столом. Широкий мужской лоб, резко обозначавшиеся скулы придавали его юношескому лицу новые черты упорства и силы. Но мать не видела этого — лицо сына по-прежнему оставалось для нее детским. Глаза его, курчавые цыганские волосы, большой рот, немного оттопыренные уши — все это было издавна привычным. Такими Ольга помнила Степкины глаза, рот, волосы, когда он ползал по полу, с утиным хвостиком рубахи, торчавшей из прорезанных штанишек со шлейками. Такими были они, когда он торговал семечками и убегал в Горловку. Такими, наверно, останутся для нее навсегда.

Выходя замуж за Кольчугина, она мечтала о чистой и легкой жизни. Кормя грудью сына, она смотрела на мягкие темные волосы, покрывавшие его затылок, и в сердце ее жила надежда, что сыну придется жить лучше, чем ей. Она верила в силу Кольчугина, в то, что этот могучий, спокойный человек сумеет отвоевать для сына хорошую и легкую жизнь. Но завод победил Кольчугина. Потом Ольге казалось, что Гомонов будет ей и сыну доброй защитой в жизни. Она не могла понять, почему и его победил завод. Ольга думала, что люди, которыми она гордилась перед подругами, перед всем светом, должны быть первыми в жизни. А их свезли на бедное кладбище, и пьяненький десятник с заводского лесного склада оба раза куражился и не хотел давать досок для простых гробов.

Теперь она смотрела на сына, сидевшего за книгой, и в ней поднималась новая надежда. Ей рисовались мечты, давно забытые, давно похороненные, но все еще живые.

Степан поглядел на мать и зевнул.

— Гудок скоро, — сказал он.