Степь

Наутро после разговора в синей комнате были похороны. Нужно было многое успеть – забрать венки, перевезти какие-то справки из одного места в другое, съездить с бабкой в банк. Илона сказала, что меня разбудят в шесть и я должна буду сопровождать ее и бабку во всех делах. Пользы от меня им не было никакой, но я догадалась, что бабка все время контролирует Илону и я должна была отвлечь ее. Я долго не могла уснуть, потому что из соседней комнаты до меня доносился громкий бабкин стон. Ветер в степи поднялся и пришел в город, за окном зашумели деревья. Дом ходил ходуном. Впав в краткую дремоту, я увидела сон: немного запрокинув голову назад и приподняв ноги, отец лежал на степном песке. Он не спал, он был мертв. На нем, как всегда, были надеты хлопковые шаровары и светлая, песочного цвета опрятно выглаженная рубаха с коротким рукавом и нагрудным карманом. Ветер бушевал и двигал травы, но тело отца было словно бы недостижимо для ветра. Я услышала гомон, звук ветра смешался с криками рыночной площади. Я прислушалась к голосам, которые приносил ветер, они кричали имя отца. Это были женские и детские голоса, они звали: Юра, Юра, Юра. Я присмотрелась: нагрудный карман рубашки и карманы штанов до отказа были набиты деньгами. Звуки голосов становились ближе, громче, невыносимей, степь поднимала песок и беспокойно шевелила бежевую траву. Тело отца, до этого бывшее вдалеке от голосов и ветра, вдруг стало достижимо, и я увидела, как несколько десятков торопливых нервных рук потянулись к нему. Они хватали его за рубаху и тянули в разные стороны. Самые длинные из них тянулись к его карманам и горстями выгребали смятые купюры. Они хотели разорвать отца. Я пыталась остановить их. Мне было жалко его тела, над ним хотели надругаться, а он не мог этому противостоять. Я, напрягшись, старалась преодолеть дистанцию, чтобы прогнать злые руки, но сил не хватало, и тогда я закричала. Сначала тихо, как в подушку, потом голос преодолел толщу сна и вырвался уже в синей комнате. Я открыла глаза, в ушах эхом бродили крики из сна. В комнату вошла Илона, она спросила меня, все ли в порядке, я ответила, что приснился плохой сон. Она принесла мне стакан воды и заодно повесила на шкаф мое выглаженное с вечера черное льняное платье. Она сказала, что бабка попросила убрать его из коридора: она не могла выносить вид моего траурного платья.

На кладбище у гроба я смотрела, как другие подходят к телу отца и прощаются. По правилам ритуала все должно было быть иначе: сначала должны прощаться ближайшие родственники, а после них уже все остальные: дальние родственники, друзья и, наконец, коллеги. В жизни отца все складывалось таким образом, что на первом месте у него стояли друзья, которые были и его коллегами. Мать его за это презирала. Тем, кто попадался ему после рейса, первым доставались любые подарки. Узнав эту его черту, Илона встречала его после разгрузки. В противном случае до дома он мог донести только необходимую для жизни сумму. Однажды отец купил мне арбуз, а по дороге из гаража встретил своего старого знакомого. Узнав, что старый знакомый стал отцом, мой отец, заметив бедный вид этого старого знакомого, отдал ему арбуз для дочки. Когда он зашел домой, он уже и не помнил, что вез арбуз для меня, а я знала, что по дороге в Астрахань он заезжал на бахчу, и спросила его, где мой арбуз. Отец только развел руками. Мать беспомощно и зло говорила, что его дружки всегда ему дороже. После его смерти Федор взял на себя обязательства по заботе над бабкой. Он раз в месяц возил ее на кладбище и, когда шли овощи, снабжал картошкой, помидорами и баклажанами. Экономика безрассудной щедрости давала свои скромные плоды.

Когда все попрощались с отцом, ко мне подошел Федор. Он взял меня за предплечье и тихо сказал, что мне тоже нужно попрощаться. Я медленно подошла к фиолетовому гробу на свежесрубленных козлах и посмотрела на землистое лицо мертвого отца. Мелкие холодные капли дождя падали мне на лицо, они были похожи на железную стружку. Я уже видела его мертвый профиль, когда мы ехали на кладбище. Меня усадили в катафалк, которым был обыкновенный фургон с перекроенным салоном: все сиденья, кроме тех, что по периметру, были сняты, а посередине похоронное агентство установило деревянный лафет, обитый листовым железом. В машине стоял смрад. По ноге отца быстро скользила черная блестящая муха, Илона согнала ее, и муха начала летать под потолком и жужжать. Когда катафалк взобрался на мост, бабка завопила, что по этому мосту Юра ездил в рейс. Теперь, стенала она, он едет в свой последний рейс.