Стефан Цвейг

Из письма Ромену Роллану от 28 февраля 1939 года, написанного в поезде Торонто – Нью-Йорк{325}: «Моим пребыванием здесь я, в целом, очень доволен. У меня наилучшие впечатления от университетов, колледжей и публичных библиотек; широкие массы здесь выказывают безграничное (быть может, слишком нетерпеливое) стремление к образованию, и американский идеализм – очень сильно отличаясь от нашего – находит тысячу форм воплощения. Мне было лестно постоянно читать мои “лекции” перед аудиторией в 2000 – и даже 3000 – человек, и это в городах, которых я едва знал названия: Хьюстон, Сан-Антонио. Боже мой, какой успех был бы здесь у Вас! Как бы восхищались Вами!»

Осенью 1940 года импресарио Альфредо Кан{326} пригласил писателя в шестинедельный тур по Аргентине с выступлениями в городах Росарио, Ла-Плата, Буэнос-Айрес, Кордова, Санта-Фе. Какой фурор произвели тогда доклады Цвейга в Южной Америке, можно понять из его письма Фридерике, с которой он и после развода поддерживал дружеское общение: «Помещение для лекции было рассчитано на 1500 человек, но пришло больше трех тысяч. Чтобы не случилась давка, пришлось вмешаться полиции. Аудитория вела себя фантастически: в зале ни малейшего звука, ни одного шороха, ни кашля. Я читал лекцию на испанском языке. По завершении встречи организаторы вывели меня через отдельный выход, чтобы защитить от потока ко мне людей. У меня было чувство, что я знаменитость. Сегодня мне еще говорить по радио, а вечером лекция, только на этот раз уже на английском языке. Послезавтра запланирована еще одна лекция, на которую распроданы все билеты».

Кан, сопровождавший Цвейга в том долгом туре, поражался его скромности и безотказности к подходившим с просьбами людям, наблюдая, какое малое значение для писателя имела его слава и как он ею распоряжался на пользу других. Об этом же свидетельствует и Герман Кестен: «В октябре 1940 года его чествовали в Аргентине. Министр иностранных дел хотел оказать ему большой почет. Но взамен этого Цвейг выпросил у него три аргентинские визы для немецких эмигрантов». Так вот, издатель Кан помимо уже отмеченной скромности писателя и его великодушия к простым людям, слушая со сцены его прекрасную речь, позволил себе сравнить ее с красноречием и ораторским искусством самого Цицерона! Надо сказать, что Цвейгу, при всей его скромности, сравнение показалось справедливым. Не случайно в конце того же 1940 года он пишет миниатюру о великом римлянине. Любуясь им, как в зеркале, говорит: «Прекрасный оратор… гражданин мира, гуманист, философ». Жаль только, что своего «Цицерона» в напечатанном виде он не успеет подержать в руках. Впервые историческая миниатюра, не вошедшая в итоговый сборник «Звездные часы человечества» (где будет 14 произведений), появится в мае 1982 года в журнале «Neue Rundschau», а первый ее русский перевод был выполнен только в 2010 году Львом Матвеевичем Миримовым.

* * *

Двадцать первого ноября 1921 года в городском театре Берлина по случаю столетия со дня рождения Достоевского Цвейг был приглашен произнести речь, после чего остался в городе еще на неделю. Навестил редактора Максимилиана Хардена, встретился с университетским другом Камиллом Хофманом, сходил с ним на оперу, прошелся по знакомым антикварам и букинистам. Тогда же, в Берлине, в доме Самюэля Фишера{327} он получит предложение возглавить редакционный совет журнала «Neue Rundschau». Но, подумав, отклонил выгодный контракт (деньги никогда не являлись для него приоритетом), понимая, что постоянная занятость в журнале поглотит все его время и не оставит шансов выполнить в срок остальные проекты.

Приближалось его сорокалетие, и накануне юбилея Фридерика напишет мужу в Берлин: «Мой дорогой Стеферль!.. Мое дорогое, сладкое, любимое дитя! Позволь прижать тебя к моему сердцу, тысячу добрых пожеланий. Пусть все заботы останутся далеко, а Господь пошлет тебе радость, бодрость и хорошую работу, чистое сердце – лишь оно источник всех наших счастливых радостей. Будь здоров, мое дорогое существо! Целую тебя, всем сердцем твоя Муму».

Двадцать шестого ноября 1921 года он ответит ей письмом и открыткой: «Дорогая! Почему ты своим поздравлением сделала меня старше раньше времени на 2 дня? Разве 40 это недостаточно? Правда, я здесь работаю по полной программе и всюду встречаю трогательные знаки внимания своего незабвения… Вчера я таскался по барам и кафе с юной частью чехословацкого общества. Эти молодые штучки в Берлине нечто такое, чего мы еще не знали! Я тебе многое порасскажу. Пожалуйста, не старь меня ни на один день. Уж очень жаль каждого короткого отрезка молодости! Итак, сегодня вечером я опять пою. Думаю, что буду больше сморкаться, чем говорить, ибо мой катар плавно перешел в сильный насморк, который я аспирином основательно подсушил. Всем сердцем твой, пока еще не сорокалетний Стефчи».