Status in statu (Государство в государстве) (СИ)

Вадзык готовился как можно быстрей освободиться по УДО и наставлял Ваню на своё место. Но Ваня, при сложившемся положении, совсем уже туда не стремился. Баха подминал всё под себя. Его сеть информаторов расширялась с каждым днём. Ваня, работая ночью, просто наслаждался тишиной и покоем. Но и медсанчасть отдавать в сучьи руки не хотелось… В больницу продолжали приезжать этапы с 7-ки и 2-ки, но если раньше прибывшее гадьё били беспощадно, то сейчас их уже никто не трогал: никому не хотелось ехать на 7-ку для «перевоспитания». А суки вели себя всё наглей. Откровенное блядство беспрепятственно распространялось по колонии.

Вадзык успокаивал Ваню:

– Ничего не бойся. Пока Орлов здесь, он в обиду своих не даст. Он здравый, хороший мужик. Сколько меня хотели убрать, но не смогли.

Но от своих информаторов Баха уже знал, что Вадзык делал за спиной медработников для блатных и прочих зеков. Знал он и за инвалидности, и за постельные режимы, за всё, что зависело от Вадзыка, которому Баха уже дышал ядом в спину.

Вадзык всё это чуял и хотел как можно быстрей вырваться на свободу, пока его не упекли в пресловутую «семёрку».

– В любом случае, мне тоже есть, что им всем сказать! – кипятился Вадзык. – Я – один. Я – инвалид, вешу всего 48 килограммов, без пальцев. Если они не могут справиться с блатными, то что могу сделать я? Ну, какие ко мне могут быть претензии?

– Братан, не гони! Всё будет нормально! Главное сейчас, не давай им повода. – успокаивал Ваня Вадзыка за очередной партией в шахматы в безлюдной палате.

– Представляешь, Ваня, наших фельдшеров возят на 7-ку для освидетельствования пацанов. Они смотрят их, ведут медкарты, а те вообще с ними не разговаривают. Зашуганные и запуганные до немоты. Что там они с ними делают? Попали ребята в настоящий концлагерь.

Ваня мог представить, что там могут с ними сделать. Он своими глазами видел все спецэффекты, ломающие людей. Что там Гуантанамо! Тут у нас под боком свои концлагеря покруче любых американских будут!... И это всего лишь за приверженность к пусть даже и Воровской идее! Но ведь у нас в стране её никто официально не запрещал! Но всё равно живого человека смешивают с грязью, чтобы он не выделялся и был послушным как все. Конечно, наличие всяких разных мнений создаёт суматоху и вызывает нестабильность. Но разве демократия не подразумевает свободу самовыражения и возможность иметь своё мнение? Зачем тогда о демократии разглагольствуют наши политики, меняющие, как лагерные суки, свои убеждения и взгляды при каждом, даже самом бессмысленном повороте государственной машины? Перекрасившись в очередной раз, они пудрят мозги народу какой-нибудь новой затхлой идеологией, вдолбленной в их тупые головы старыми кукловодами.

И, наблюдая за всеми этими мелкими местными коллизиями, Ваня начинал понимать истинную цену вещам. Что для него идеи? Что – друзья? Он всё оценил по-новому и расставил по своим местам старые и новые приоритеты. Он нисколько не жалел, что оказался в самой гуще этих Омских преобразований, когда ломали старое и пытались насаждать будто бы новое. Перед его глазами кипели и бессмысленные распри, и разворачивалась нескончаемая война чёрной и алой роз… Он всё это видел, но думал постоянно совсем о другом: о доме, где терпеливо ждут его любящие родители, о жене, которая молится за него, неверующего, в церкви и ездит в Омск на свиданки, таская на себе тяжеленные сумки. Он жил этим – и это его спасало, а не мифические иудейские боги, которых он не признавал и вообще не хотел знать. Да, надо вынести всё. Терпи и крепись, Ваня! Как хорошо, что тебя где-то любят и ждут!... Вокруг Вани бушевали марионеточные стихии, а в душе у него были покой и любовь.

Раньше из Стационара вообще не выходила никакая информация, а сейчас было просто дико смотреть на то, как Бешеный, зарабатывая очередные очки, бегал к Бахе и сливал ему всё. Он следил за всеми. Пытался расположить к себе зеков, лишь бы присутствовать при их разговорах.

В Стационаре две палаты были СУСовскими, и там собирался народ, последние из могикан, кого ещё не вывезли на 7-ку. Они пока держались вместе. Антибиотик жил неподалёку и ходил к ним пообщаться. А Бешеный явно хотел любым способом втиснуться в их разговоры с благородной целью сбора информации для отдела безопасности. Но все присутствующие понимали это, улыбались, переглядывались, подмигивали друг другу, видя такое откровенное холуйское усердие.

Бешеный ходил и высматривал, кто и где прячет телефоны. Что-то разведав, сразу бежал в штаб на доклад. За этим следовал «неожиданный» набег сотрудников, обыск, изъятие… и удивлённые глаза Бешеного.

Его целью было изъять все телефоны, чтобы остался единственный у него самого, и все были вынуждены обращаться к нему и зависеть от него. Всеми своими действиями он лишь отворачивал от себя всё уже понимающих зеков.