Старый дом под черепичной крышей

– Она! Она! Она!.. Как же я её раньше не увидел. Ещё непоздно… я успею. Её обязательно надо посмотреть… – повторял Эдуард Аркадьевич, прикрывая лицо от дыма и жара. Он схватил тлеющие листы и стал в них жадно всматриваться. Да, это были листы, исписанные рукой учёного, это Позолотинский почерк, эти ссылки и сноски, всё говорит о научной работе. И тут Эдуард Аркадьевич, выхватив из ниши листы рукописи, пустился с ними в пляс. Он плясал в охваченным огнём помещении и не мог остановиться. Он смеялся и, вытаскивая из ниши всё новые и новые листы, бросал их туда, где огонь горел сильнее всего. Злая радость блуждала у него на лице. – Ничего не надо спасать… ничего-о-о… – повторял он, глядя то на горящие листы, то в проём двери, напротив которого, на фоне чернеющего пространства горели оранжевым светом большие, с чайную чашку, глаза неведомого существа.

Через некоторое время огонь изнутри хибарки выплеснулся наружу, заплясал по крыше, занимая всё большее и большее пространство.

После того, как рухнула кровля строения, и в небо взвился большой клубок искр, зверь встал, повернулся и, сделав два огромных прыжка, исчез в темноте.

Гуделка и Свистопляс ничего не поняли, страх овладел ими. Они бежали прочь от этого страшного места, не оглядываясь и не останавливаясь. Они не заметили, как добежали до бочки, за которой совсем недавно сидели, и снова за неё спрятались.

– Погиб наш Эдуард Аркадьевич, – сказал Сима, подходя к машине директора и обращаясь к Фоме Фомичу.

– Как? – нервно произнёс директор, – испугавшись больше неожиданности произошедшего нежели чувствуя жалость к погибшему.

– Перенапрягся и сгорел вместе с хибаркой…

– Зря старался, бедолага, – не смотря на Симу и постукивая пальцами по рулю, проронил Фома Фомич. – Впрочем, огонь всех примирил. А говорят ещё, что рукописи не горят, дурачьё… Горят вместе со своими создателями, почитателями и противниками… Можно сказать – Эдуард Аркадьевич сгорел на научной работе, – и саркастическая усмешка пробежала по его лицу. Фома Фомич не торопился. Он решил сам проследить за действиями подчинённого и всё довести до конца.

– Пламя очень большое, как бы кто чего не заподозрил? – сказал Сима.

– Все знают, что здесь свалка, а на свалке всегда чего-нибудь жгут, – спокойно, не поворачивая головы, проговорил Фома Фомич. – Пусть догорает.

– А с ними что делать? – Сима кивнул он на стонущих на земле Крокыча и Позолотина.

– Сам знаешь! – отрезал Фома Фомич. – Кстати, спихни бульдозером бомжацкий курятник тоже в овраг, пусть там догорает, меньше вопросов.

Сима отошёл от Фомы Фомича, взял профессора за ногу и, не обращая внимания на его стоны, потащил к обрыву, куда сталкивали мусор. Там уже лежали связанные мальчишки, дворник и Пал Палыч, он их туда оттащил раньше. То же самое он проделал с Крокычем и Позолотиным, затем, подумав, открыл рядом стоящий контейнер, вытащил из него лопаты, вилы и грабли, ломом свалил контейнер на заднюю стенку, и стал укладывать в него ещё живые тела.

Сима не торопился. Спешить было некуда. Впереди была целая ночь и за эту ночь он успеет сделать всё. В это всё входило: завести трактор, на это не потребуется много времени, столкнуть бульдозером контейнер под обрыв, а затем туда же отправить кучи мусора от сломанного дома. Затем – всё хорошенько примять, чтоб из-под слоя мусора и земли не просочился ни один вздох или стон.

Красноватые отблески пламени, пожирающие всё, что осталось от хибарки, немного освещали и то место, где Сима решил захоронить жертвы. Языки пламени плясали над хибаркой в диком оранжевом танце, выхватывая из темноты опушку леса, противоположный обрыв оврага, отдыхающую технику и железобетонный забор. Они играли и на напряжённом лице Симы, решившем использовать контейнер, как своеобразный гроб для страдальцев. «Нельзя же так без гроба, – думал он, – всё же люди, человеки».

– Вот тебе и Муму, – проговорил он, втискивая профессора в контейнер, – Всё только моими руками, – ворчал он. – Вон сараюшку сожгли, людей покалечили, – а ты, Сима, хорони и живых, и мёртвых… Везде Сима. Когда я перестану всем быть должен? «А если всех одним махом, если и директора к ним же и всех одним разом,… и Сима будет совсем свободен и совсем независим, а?..»– подумал он». От таких мыслей Сима даже остановился, и тут же испугался их, потому что подумать такое он не мог даже в кошмарном сне. «Этак и до помешательства недалеко», – пришло ему в голову и он стал торопясь делать то, что ему приказал Фома Фомич.

Он сложил обречённых на смерть в контейнер, закрыл дверные створки и даже запер контейнер на замок. Для чего запер, он не знал, больше сделал это машинально, как привык запирать в этом контейнере свои лопаты, грабли и прочий нужный ему инструмент.

– Я вас не убивал, мужики,… – проговорил он натужно, – я вас только хороню. А хоронить, это не убивать, – говорил он то ли обречённым, что находились в контейнере, то ли самому себе в качестве хоть какого-то оправдания своих действий. – Вот такое Му-му, мужики. Му-му было проще.