Старый дом под черепичной крышей

– Рыжик… рыжик… рыжик, куть…, куть…, куть, как тебя там… Я тебя сейчас, пацан, поймаемо, ой поймаемо… Вот пацанва развелась четвероногая…

Собачка, почти загнанная в угол, вдруг проскользнула между ног капитана и, пробежав между Юрой и стенкой, спряталась под столом. Канивец, увидев под столом собачонку, как бы оправдываясь сказал:

– Бестия, уже пятую ручку воруе, и прывязывал, так, на тебе, верёвочку перекусывае. – Он хотел было взять собачонку за ошейник, но та юркнула под стул, проскочила мимо Юры и опять очутилась в недосягаемой зоне. Капитан, тихонько выругавшись, начал маневр сначала.

Юра понял, что это будет продолжаться долго, и когда собака в очередной раз обманула Каневца и спряталась под стул, а капитан всей массой стал на неё надвигаться, Юра потихоньку встал и вышел в вестибюль. В это время капитан видно поймал собачонку, потому что послышалось собачье скуление и раздался радостный возглас капитана:

– Я же тэбе гутарил, шо поймаемо… гутарил!

Юра слышал как из другой комнаты вышел кто- то, видно старше чином, и спросил о том, разобрался ли Канивец с задержанным?

– Так точно, такие як он, кроме как ручки утаскивати, ничого не могуть. Я эту породу знаю. Тэперь спровадил куда следуе. Пацанва грызучая.

– Что решили?

– Дать по шее и выпроводить.

– По шее, только виртуально, это ты правильно сказал, серьёзных дел невпроворот, – послышалось в ответ, – только акт надо было всё равно составить.

–Та, какой акт, какой акт? Пацанва грызучая, – проговорил дежурный и вдруг увидел, что в помещении нет Юры.– Ушёл… – выдохнул Канивец и тяжело и медленно опустился на стул, такого у него за службу ещё не было. Капитан сидел недвижно. В комнате было пусто, одна рыженькая псина сидела в уголке и аккуратно догрызала казённую самописку.

– Ну шо ты их таскае, – увещевательно сказал Канивец, – шо тебе они плохого сдилали? Люди доносы, кляузы, прошения ими всякые пишут, а ты их воруе и грызэшь. И вот тебя разнимаемо, вот разнимаемо…? И кто тэбе эту мысль в голову твою мохнатую вложил?

Услышав воспитательную речь Каневца, Юра потихоньку вышел из вестибюля, подошё к Уазу, сел за руль, снял с ручника, скатил его с горки и, вырулив на дорогу, дал газ.

....................

Юра ехал на свалку. Он и так очень сильно опоздал, на улице было уже довольно темно. В милиции видно ни капитан, ни сержант ещё не забили тревогу об угоне машины. Сидя за рулём, Юра о своём задержании не думал, он гнал милицейский Уаз на Алтынную гору. Именно туда по его интуиции и могли увезти ребят и учителя на тех двух машинах, что выехали из ворот.

Около КПП ГИБДД небольшой затор, фура, разворачиваясь, перегородила проезжую часть. Два инспектора с жезлами в руках бегают около грузовика, подавая знаки подъезжающим к фуре водителям. Юра сразу оценил обстановку, «надо проехать, как можно ближе к КПП и он с визгом и писком тормозных накладок и шин этот маневр совершил и, промчавшись рядом с инспектором дорожного движения, выправил машину и погнал её на Алтынную гору.

– Инспектор! – крикнул из кабины милиционеру, водитель Краза, что стоял ближе всех к раскорячившейся фуре, – нарушаем! – и кивнул вслед удалявшемуся Уазу. На что инспектор ничего не ответил, а сказал подошедшему напарнику:

– Что у этого Емелина, как стемнеет, куриная слепота нападает, чуть меня не задел, да и перед водителями неудобно.

– Может быть не он? – заметил напарник.

– Я его машину как облупленную знаю.

– Тогда, что ему за шлея под хвост попала?– спросил напарник.

– На всякий случай звякни в отдел, поинтересуйся, кто Ваньке хвоста накрутил?

– Думаю, что отдел тут не при чём, это, наверное, его благоверная с ним поцапалась. Он когда с ней поцапается, всегда такой бешеный. Ладно, давай эту корову с дороги убирать, – он кивнул на фуру, и милиционеры разошлись.

Глава 54. Пожар

«Рукопись, рукопись, рукопись…» – стучало в мозгах у Эдуарда Аркадьевича, когда он вошёл в хибарку профессора. – Её надо обязательно найти. Что там мог написать выживший из ума старик?». Эдуард Аркадьевич не любил этих, как он считал, выживших из ума правдолюбов. Его озлобляла их упёртость в следовании давно истлевшим правилам. Забродин считал, что всё в жизни меняется и ничего не может оставаться неизменным, и правила игры тоже. Даже дикие животные, приспосабливаясь к быстротечному миру, в эпоху научно-технической революции всё чаще, и чаще, входят в контакт с людьми, подавляют собственные инстинкты, приспосабливаются. И если б не упёртость Позолотина, то и Забродин не преступал бы никакой черты.

– Вот и она… – сказал , буд-то выдохнул Забродин , увидев очертания ветхого жилища.

Войдя в хибару, Эдуард Аркадьевич, подсвечивая мобильником, начал искать рукопись. Полетели под ноги Позолотинские книги, эскизы Крокыча, подшивки газет, но рукописи среди них не было. Сбрасывая на пол мешавшие ему вещи, шаря во всех укромных местах, доцент повторял одни и те же слова: «Дерьмо,… дерьмо,… дерьмо, всё дерьмо,… подлые свиньи,… поганый крысятник,… гнилая сараюшка».