Старый дом под черепичной крышей

«Нет, так не найти, – мелькнуло у него в голове, – так не найти,… это – конец… Всё… всё спалить!!! Где моя газовая зажигалка, животные в человеческом обличье?.. Ага, кажется, нашёл,… вот она».

Злорадная ухмылка скользнула по лицу доцента; раздался щелчок, вспыхнул голубоватый огонёк.

«Так-то оно будет лучше,… – говорил Эдуард Аркадьевич. – Нет ни Позолотина, ни поганой его рукописи… всё одним махом. Вот она великая очистительная сила огня! К чёрту эту хибарку! К чёрту рукопись!». Забродин поднёс огонёк зажигалки к стопке старых пожелтевших газет. Огонь тут же набросился на сухие как порох газетные листы. Отсветы красновато-жёлтого пламени, начинающего пожирать старые газеты, играли на напряжённых скулах доцента.

«Вот так… – думал он, смотря как языки пламени лижут дощатые стены жилища, обклеенные журнальными листами с картинками. – Нет и не было ничего. Так и должно быть… Так всегда было и так всегда будет в этом подлунном мире и не он, Забродин, – первый и не он, Позолотин, – последний.

......................

– Смотри, окно засветилось в хибарке, – сказал Свистопляс и толкнул Гуделку.

– Доцент рукопись ищет, – пояснил Гуделка.

– Зачем-то факел зажёг?

– Чтоб светлее было, – пояснил Гуделка.

– Смотри, он тычет факелом во все углы хибарки, – и Свистопляс схватил Гуделку за руку. – Что он делает!? – удивлённо воскликнул Свистопляс.

– Он не нашёл рукопись профессора и потому решил сжечь жилище, надеясь, что вместе с ним сгорит и рукопись… – ответил Гуделка. – А мы-то думали, что он её будет куда-то прятать.

Через несколько минут хибарка была объята пламенем, а доцент всё из неё не выходил. Он продолжал ходить по жилищу, пытаясь зажечь в нём всё, что имеет способность гореть.

Эдуард Аркадьевич видел, что стены уже загорелись, пламя охватило потолок, но он ещё медлил уходить. Он тыкал и тыкал факелом, проговаривая: «Чёртов бомжатник, проклятая рукопись, поганая свалка,… пусть всё сгорит, всё…».

Огонь, охвативший строение, ещё более усиливал нервическое состояние доцента, притупляя инстинкт самосохранения.

– На тебе,… на тебе… – приговаривал он, тыча факелом в потолок, в картонную обивку двери. – Пусть всё сгорит,… всё…

......................

И тут Гуделка и Свистопляс испугались ещё раз. Они увидели как к горящей хибарке двумя огромными прыжками подскакал страшный клыкастый с длинной шерстью, большой гривой и горящими глазами зверь. Он остановился от неё на расстоянии одного прыжка и навострил уши. Огромный зверь втянул в себя воздух и, видимо, не почуял того, что должен был учуять, или пепел от горящего строения забивал его нос, только он стоял, не шелохнувшись, глядя то на горящую хибарку, то на вагончик, то на чёрные автомобили. Казалось, что он чего-то ищет, но огонь, дым и пепел мешают ему учуять необходимое. Казалось даже, что он не обращает никакого внимания на горящее строение и просто чего-то ждёт.

Немного погодя на пороге хибарки появился Забродин. Он улыбался. На его закопченном лице резко выделялись два ряда ослепительно белых зубов, пиджак на нём дымился, а в глазах было торжество. В его руках горело два бумажных факела. Эдуард Аркадьевич остановился, посмотрел на объятую внутри пламенем хибарку, на поблёскивающие вдалеке у ворот иномарки, на похожего на сфинкса зверя, затем, закинул голову, посмотрел на небо и, широко открыв рот, издал в его иссяня-чёрную пустоту гортанный победный клич. Он пребывал в неописуемом восторге. И этот нечеловеческий восторг пленил Забродина, отнял у него волю и самообладание. В этом восторге чувствовалась неземная сила, торжество и упоение сделанным.

Эдуард Аркадьевич бросил огарки факелов на землю и сделал шаг в сторону ворот, но тут же на его пути вырос громадный зверь; он шагнул в другую сторону и снова зверь встал у него на пути; в третью – повторилось тоже самое. Оставалось четвёртое направление – дверь горящей хибарки.

Забродин повернулся, посмотрел в открытую дверь строения. Внутри помещения пламя уже съело газетную и журнальную обклейку противоположной стены, освободив в ней нишу с позолотинской рукописью. Дрожь прошла по телу Эдуарда Аркадьевича. «Это она», – подумал он, и эта мысль как стрела пронзила его с головы до пят.

– Это она, – выдохнул он. – Вот провидческая справедливость! Вот взмах её огненных крыл! Рукопись надо непременно взять и посмотреть, – и он, пригнувшись, шагнул в горящее жилище. Дым застилал глаза, от жара потрескивали на голове волосы…