Старт

Они что-то нащупали. Шарф. Густая снежная вязка. Горазд отдал свой шарф Зорке, она быстро обвязала плотную, еще хранящую мужское тепло ткань вокруг шеи. Андро узнает шарф. Он задыхается, темно-вишневый цвет жжет его.

Андро поражен: уцелела ткань, а пронизавшей эту ткань человеческой нежности больше не существует. Существовала ли она, эта нежность, или Андро только воображал ее себе? Шерстяная ткань живет дольше человека, носившего ее…

Но один конец шарфа словно бы врос в снег. Посинелые ногти выкапывают другой конец, обмотанный вокруг чьей-то шеи. Мучительные раскопки. Оледенелый снежный шар. Каменный барельеф двух фигур. Двое обнялись, судорожно сплелись, их не отделить друг от друга. Ледяная лава сделала их объятие нерасторжимым.

Теперь Андро уверен: они были вместе, лавина не смогла разлучить их.

Последний вздох

Суеверный ползет, волоча два обгорелых ствола — замерзшие ноги. Он не думает о себе. Он уже ни о чем не думает. Ногтями, зубами рвет снег. Палец за пальцем — открылась рука. Лиловая, окоченелая. Но, сам коченея, он продолжает высвобождать чужое окоченелое тело.

Случай тяжкий. Никаких признаков жизни. Никифор, Димо, Дара, Андро, Суеверный склонились над умирающим. Или над мертвым? Они снова ощущают свою силу. Снова — поочередно — искусственное дыхание. Переворачивают его вниз головой, как утопленника. Изо рта вытекает струйка воды — растаявший в легких снег. Снова — один за другим — припадают к его груди, дышат прямо в губы, вызывая ответное дыхание. Ниточка теплого пара из их посинелых, в кровь потрескавшихся губ вливается в его оледенелые губы и тонет, словно в землю уходит.

И надежда тает. Это Мерзляк. Чудес не бывает. Трое уже отчаялись. Только Суеверный, первым откопавший друга, сам с замерзшими ногами, не перестает бороться за его жизнь, как за свою собственную. Он ближе всего к этому умирающему — ведь половина и его тела мертва, умирающий принадлежит ему.

Он знает больше, чем другие. Он еще не забыл. Из солидарности Дара остается рядом с Суеверным, чтобы помочь. С материнской нежностью девушки, у которой еще нет ребенка и, может быть, никогда не будет, она склоняется над мертвым.

Новое растирание, они трясут мертвое тело, трут конечности, пытаясь восстановить кровообращение. Остальные снова присоединяются к их бесплодным усилиям. Снова по очереди дышат в оледенелые уста. Словно в уста смерти.

Наконец Дара опускает руки. Температура снега и лежащего на нем безжизненного тела совпадают.

— Надо по зрачкам… — Она раскрывает его глаза.

В глазницах — остекленелая, обесцвеченная ночь. Но они не оставляют мертвого. Они схватились за него, как утопающие — за соломинку, в надежде выбраться, выплыть на поверхность. Они растирают его вновь и вновь. Суеверный припадает весь к его телу, греет своим слабым теплом, изо всех сил дышит в губы. Он и сам разгорячился. Прерывистое от усталости дыхание вливается в мертвые губы. Смерть впитывает это дыхание. Измученный Суеверный лежит…

Лежат рядом мертвый и полуживой. В холодном воздухе возникает тончайшая струйка пара — дыхание мертвого. Может быть, это только кажется им от усталости, может быть, у них потемнело в глазах…

Снова склоняются над ним. Дышит!

На последнем круге ада, среди ужаса, мороза, изнурения, их внезапно озаряет огромное счастье, они и не подозревали, что бывает столько счастья!

Они преобразились. Они теперь другие. Ни тени страха, страдания, бессилия. Блаженство!

Оживленный широко раскрывает глаза. Он видит над собой лица друзей, кудрявые облачка их дыхания.

Неведомое прежде тепло разливается по его жилам, закаменевшее лицо расправляется. Грудь приподнимается, он дышит все глубже.

Всю жизнь он одолевал свой страх перед холодом, теперь его окружило истинное тепло дружбы, человеческой солидарности. Не чувствовать себя одиноким, заброшенным, словно камень в пропасти…

Ближе всего — лицо Суеверного. Изнуренное, оно светится, очищенное от малейших помыслов о своей судьбе, это лицо Друга. Кто еще видел такое лицо так близко?

Наверно, нужно пройти через неприступные горы, через холод и огонь, через саму смерть, чтобы достичь этого лица. Прекраснейшего из лиц человеческих.

Мерзляк и Суеверный. В глазах каждого из них — письмо отца, то, давнее. Покойный благословил их дружбу.

Не страшась уже ледяного ветра, не пытаясь спрятать голову в воротник. Мерзляк приподымается для последнего вдоха, подаренного ему дыханием друзей.

И падает мертвым. Легкие его разрывает снежная пыль, она заполнила их вплоть до альвеол, проникла в капилляры.

Он улыбается. И, познав самое большое тепло, уходит навстречу вечному холоду. Другие накачали его своим дыханием, на миг пробудили от смерти, чтобы он увидел свет, почувствовал, что умирает не одиноким и скованным, но свободным от ледяного гнета.

Друзья спокойно принимают его конец. Их совесть чиста. Они сделали все возможное и невозможное.

Они подарили ему мгновение жизни, мгновение тепла, мгновение полного человеческого счастья.

Этот миг будет их согревать до самого конца, где бы они ни были, что бы с ними не случилось.