Старая девочка

Пропуски были странные, например, из досье было видно, что Клейман уже через неделю после того, как Вера приехала в Ярославль, считал нужным ее арестовать, выписал для этого ордер, месяц спустя он несомненно знал и то, что она возвращается назад, как будто догадывался и как она это делает, однако Вера так и не была арестована, даже дневник ее не был изъят. Обе темы — арест Веры и изъятие ее дневников — возникли снова только через полгода, когда, Ерошкин это хорошо знал, Клейман наконец получил прямую и ясную поддержку Ежова. Но и тут на всякий случай он явно продолжал страховаться. Так, сам себе противореча, он писал, что, как Вера идет назад, раньше было совершенно непонятно. Большинство из его подчиненных, например, считало, что Вере хватает ее фотографической памяти, в свою очередь он, Клейман, подозревал, что у Веры есть какие-то записи, благодаря которым она идет, не путаясь и не петляя, однако несколько обысков, проведенных, когда ни ее, ни ее родителей дома не было, результатов не дали. Только сейчас им наконец удалось точно установить, что Вера пользуется подробнейшим дневником, причем он существует в двух экземплярах: один переплетен вместе с другими делами Волжского речного пароходства, куда Вера, переехав в Ярославль, устроилась на работу машинисткой, а второй недавно перевезен из Москвы и спрятан на чердаке среди прочей рухляди.

Таким образом, у Клеймана, если не в первый месяц жизни Веры в Ярославле, то полгода спустя во всяком случае, были все возможности изъять Верин дневник и тем самым наверняка ее остановить. Но делать это он почему-то снова не стал. В досье Ерошкин нашел лишь полстранички вялых, совершенно не характерных для Клеймана рассуждений, что теперь, когда Вера и страна давно уже идут в разные стороны, разрыв между ними большой, и неизвестно, сумеют ли работники НКВД действовать успешно на таком расстоянии. Может быть, вообще не стоит ее пугать. Это касается не только дневников, но и ее ареста.

Удивительно, но слова Клеймана — почти калька того, что в Москве точно в то же время Ерошкин слышал от Смирнова. Сначала он даже было подумал, что Клейман тогда, год назад, возможно, хотел перекинуться на их сторону. Он мог узнать, что Ежов завис, и стал искать способа не загреметь вместе с ним. Но Берг был уверен, что тут все гораздо проще. Клейман серьезно прокололся, и суть в этом. То, что Вера идет назад, пользуясь своим дневником, ему прежде и в голову не приходило; правду он узнал лишь через несколько месяцев агентурной работы, а его первоначальная запись о дневнике — обыкновенная подтасовка. Что же до ареста Веры, то хотя он и включил ее сразу в список подлежащих аресту, но, натолкнувшись на сопротивление Кузнецова, настаивать не стал: то ли посчитал вопрос не столь уж важным, то ли просто побоялся. Главная же его ошибка, что долго он даже не пытался выяснить, почему секретарь обкома наложил на этот арест вето. О причине он узнал лишь пять месяцев спустя и только тогда забил тревогу и доложил Ежову. По совету Берга Ерошкин, чтобы со всем этим наконец разобраться, сам установил за Верой постоянную слежку.

Что Кузнецов любит Веру, ждет ее, он знал и так, но Берг требовал, чтобы он точно выяснил, встречаются ли они друг с другом сейчас или, может быть, встречались раньше, когда Вера только переехала в Ярославль. Просила ли она его о защите или он узнал о ней сам, случайно натолкнувшись на ее фамилию в расстрельном списке. Берг был уверен, что Клейман имел доказательства свиданий Кузнецова и Веры, но в досье ничего подобного не было. Волновало это Берга по разным причинам, но больше всего он боялся, что Вера уже взяла на себя какие-то обязательства, что-то обещала Кузнецову, и тогда непонятно, имеют ли они вообще право действовать, не поставив Кузнецова в известность. Очень многое говорило за то, что, спасая жизнь Вере и ее детям, Кузнецов получил на нее права, и долг остальных, в том числе и его, Берга, смирившись отойти в сторону.

Все это звучало убедительно, и вначале Ерошкин даже решил безо всякой слежки просто переговорить на данную тему с Кузнецовым, но Берг убедил его, что идти этим путем нельзя. В деле, в котором кроме него замешан и Сталин, Кузнецов ни при каких условиях правду говорить не станет.

Восемь филеров, которые по двое, сменяясь каждые шесть часов, круглые сутки пасли Веру, сразу стали давать важный материал. Уже на второй день Ерошкин знал, где Вера хранит оба экземпляра своего дневника. Информация Клеймана здесь была совершенно точной, и с тех пор, как он ее получил, ничего не изменилось; это, кстати, было явным свидетельством, что Вера успокоилась. Кроме того, к концу недели Ерошкину было известно, что Вера читает и заучивает наизусть те страницы, по которым должна будет жить следующий день, обычно или дома, или на работе, во время обеденного перерыва.