Старая девочка

Зэков в лагере было ровно двадцать душ, они жили в небольших армейских палатках по пять человек и каждую пытались обогреть своими телами и двумя небольшими буржуйками, которые не переставая топили. Но ветер и холод выдували из палаток тепло куда быстрее, чем печки могли их согреть, и хотя здоровые таскали в лагерь срубленный на болоте березняк по двенадцать часов в день, ничего сделать было невозможно. Турок был уверен, что выход у них только один, но без Сашки ему бы и на этот раз убедить остальных не удалось. К Сашке они с некоторых пор относились почти молитвенно, и турок, видя это, старался по возможности действовать через нее. Идея была проста — свести всех зэков в две палатки, одна как бы семейная, в ней он собирался поселить башкира и его детей, Колю Ушакова, Сашку и себя с Ириной, а в другую — остальных зэков, так получалось примерно поровну. Тогда две освободившиеся палатки можно было бы использовать для утепления.

Нужно было сделать следующее: сначала жилые палатки по стенам, а также по центру укрепить колоннами из деревянных ящиков, которых в лагере, слава Богу, хватало. Закончив эту работу, они убрали шесты, державшие верх у обеих палаток, брезент плоско лег на ящики, и они засыпали его толстым слоем легкого и сухого торфа. Около полотна железной дороги лежали огромные его бурты, вынутые еще несколько лет назад, словно специально на этот случай. Этим же торфом они потом набили и другие деревянные ящики, обложив ими палатки на этот раз снаружи. Теперь оставалось последнее — натянуть поверх ящиков вторые палатки, а их в свою очередь, оставив только трубу дымохода, для тепла засыпать снизу доверху снегом. В итоге этого строительства, которым зэки занимались с энтузиазмом и все закончили меньше чем за неделю, получилось пусть и тесное, но довольно теплое жилье, в котором вполне можно было продержаться до весны.

Дальше почти до середины февраля они прожили тихо и спокойно, постепенно оправляясь с помощью турка от своих болячек. Никто их не трогал, никто ничего особенного от них не хотел, они, как и раньше, дни напролет говорили о своей Вере и, по-видимому, были счастливы. Эти беседы настолько вошли у них в привычку, что турку не раз казалось, что они уже не могут один без другого ни любить Веру, ни даже просто жить. Все это так разительно отличалось от того, что было в лагере раньше, когда они шли на любые ухищрения, лишь бы уйти, лишь бы ненадолго остаться в одиночестве, что под Новый год он даже пытался с некоторыми из зэков, в частности, с Сашкой, на эту тему переговорить. Убедить их в том, что каждая личность должна быть хоть немного автономной, иначе они быстро перестанут быть сами собой. Этот разговор казался ему настолько важным, что он заготовил для него бездну разнообразнейших аргументов, главный из которых был тот, что для Бога мера человека — один; Он создал не народы, не множества, а одного Адама и не раз говорил, что человек, который создан по Его образу и подобию, для Него не меньше целой Вселенной.

Все это каждый из них выслушивал спокойно и вежливо, но без всякого интереса, а затем, как правило, отвечал ему, что он понял, о какой опасности хочет его предостеречь турок, и ему благодарен. Он видел, что они смотрят на него, как на наивного чудака, ведь глупо было даже сравнивать то, чем он их пугал, и то, что они получали. Но они относились к нему очень хорошо, они помнили, как много он для них сделал, помнили, что только благодаря ему они и сошлись вместе, благодаря ему выжили. Разговор они этим и кончали: что всегда будут помнить, что он для них сделал, и всегда будут благодарны ему. В конце концов турок понял, что вмешиваться в то, что происходит в лагере, никаких возможностей у него больше нет. Придя к этому выводу, он с тех пор при любом, даже мелком деле обязательно прибегал к посредничеству Сашки.