Сталинский неонеп

По-видимому, руководствуясь подобными данными, Ягода и его помощники вначале пытались направить следствие по линии поиска связей Николаева с резидентами зарубежных разведок. В речи на февральско-мартовском пленуме ЦК (1937 год) Ежов говорил, что чекисты не верили в организацию террористического акта зиновьевцами и «на всякий случай страховали себя ещё кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит» [161]. Эту версию Ежов повторил во время суда над ним, утверждая, что «Ягода и другие предатели ЧК считали, что убийство Кирова — дело рук латвийской разведки» [162] (по-видимому, исходя из контактов Николаева с агентом НКВД — латвийским консулом, о котором речь пойдёт ниже.— В. Р.).

Однако версии об организации убийства белоэмигрантами или иностранными агентами противоречили замыслам Сталина, который с самого начала дал Ежову указание: «Ищите убийцу среди зиновьевцев».

На очной ставке с Радеком, проведённой 13 января 1937 года в присутствии Сталина, Бухарин сообщил, что на второй день после убийства Кирова Сталин вызвал его и Мехлиса (редакторов двух крупнейших газет) и заявил им, что Киров был убит «зиновьевцем». Сталин подтвердил правильность этого сообщения, уточнив, что данный разговор произошёл после возвращения его из Ленинграда [163].

Уже 2 декабря Сталин затребовал от ленинградских чекистов сведения о подпольной деятельности бывших членов зиновьевской оппозиции. Ему было доложено агентурное дело «Свояки», само название которого свидетельствовало о поиске связей между «троцкистами» и «зиновьевцами» (свояками были Троцкий и Каменев). В деле находились ордера на арест нескольких бывших оппозиционеров, выписанные ещё в октябре. Однако эти люди оставались на свободе, поскольку Киров не санкционировал их арест (в то время аресты членов партии по политическим обвинениям могли производиться только с санкции партийных органов).

В агентурной разработке «Свояки» значились все будущие сопроцессники Николаева. Трое из них были арестованы уже 2 декабря. В тот же день ленинградским аппаратчикам было приказано составить списки всех бывших оппозиционеров.

Хрущёв, находившийся в то время в Ленинграде во главе московской делегации, вспоминал: «уже там им сказали, что Николаев не то был исключён из партии, не то имел взыскание за участие в троцкистской оппозиции, так что поэтому — это дело рук троцкистов. По-видимому, они организовали убийство» [164].

Комиссии, расследовавшие «кировское дело», не обнаружили никаких данных о принадлежности Николаева к «троцкистской» или «зиновьевской» оппозиции. Было установлено лишь, что Николаев встречался с некоторыми бывшими оппозиционерами, значившимися в разработке «Свояки».

Спустя три дня после убийства Сталин приказал заменить ленинградских следователей новой следственной группой во главе с заместителем наркома внутренних дел Аграновым, имевшим богатый опыт фабрикации фальсифицированных дел и процессов. Все сотрудники этой группы, за исключением Л. Шейнина (будущего популярного писателя детективного жанра) и чекиста Люшкова, сбежавшего в 1938 году в Японию, были расстреляны в 1937 году.

Контроль над следствием был поручен Ежову. Ягода и его помощники, привыкшие к тому, что их деятельность контролируется и направляется исключительно самим Сталиным, на первых порах пытались противиться участию Ежова в следствии. Тогда, по свидетельству Ежова, «пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: „Смотрите, морду набьём“» [165].

Группа Агранова с самого начала стремилась добиться от Николаева показаний о совершении им убийства по указанию подпольной зиновьевской группы. 4 декабря Агранов в донесении Сталину сообщал, что его агентам, посаженным в камеру Николаева, удалось выяснить, что «лучшими друзьями» последнего были «троцкисты» Котолынов и Шатский. Однако, как доносил далее Агранов, Николаев на допросах держится крайне упорно, категорически отрицает участие троцкистов и зиновьевцев в террористическом акте и соглашается лишь признать, что на его решение повлияли разговоры с «троцкистами», которых он, однако, знал «не как членов группировки, а индивидуально» [166].

Сознательное смешение — даже в служебном донесении — «зиновьевцев» с «троцкистами» —свидетельствует о том, что Агранов понимал, в каком направлении, по замыслу Сталина, должно двигаться следствие.

Лишь 13 декабря от Николаева удалось добиться показаний о том, что он «должен был изобразить убийство Кирова как единоличный акт, чтобы скрыть участие в нём зиновьевской группы». Спустя ещё неделю в показаниях Николаева появилась новая версия: «Когда я стрелял в Кирова, я рассуждал так: наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти» [167] (курсив мой.— В. Р.).

Как сообщил в 50-х годах бывший сотрудник НКВД, приставленный к Николаеву в камере, убийца согласился дать показания о своей принадлежности к организации «зиновьевцев» только после обещания следователей сохранить ему за это жизнь.