Сталинградский гусь

Граница, как заметил Игорь, почти не охранялась, – причем ни с пакистанской стороны, ни со стороны афганской; слега, перекрывавшая дорогу из Афганистана, была сбита, на земле виднелись квадраты невыгоревшей травы – на этом месте стояли солдатские палатки, в стороне громоздились пустые двухметровые деревянные катушки из-под бронированного кабеля… Кабель, ясное дело, был уже зарыт в землю, но кое-какие следы, способные что-то рассказать, остались.

Катушки были выкрашены в защитный цвет, – значит, кабель имел военное назначение, желтела яркая надпись «Сделано в США», что говорило о многом. Американцы, как ведомо всем, не очень балуют своей помощью гражданское население Пакистана, а вот военным помогают охотно, и размеры этой помощи могут быть почти неограниченными…

Интересно, что же тут решили возвести господа пакистанцы?

Метров через двести, уже на территории Пакистана, на камне сидел тощий, как доска, очень ленивый солдат и сосредоточенно ковырял пальцем в носу. Все политические сложности времени, все муки межгосударственных отношений, в том числе и войн, отразились на его лице, он даже всхлипывал от напряжения, верхняя губа у него задиралась по-заячьи и приплясывала, словно бы претендовала на какую-то самостоятельную роль в сложном жизненном механизме этого человека.

Оружие солдата – старая американская винтовка с донельзя исцарапанным прикладом была прислонена стволом к высокому, со свежим срезом обрубку дерева и существовала, кажется, отдельно от своего хозяина…

– Молится, молится мужичок, – глянув на пакистанца, с усмешкой проговорил Каримов, – но слабоват, слабоват, однако… Никак не может одолеть утреннюю молитву.

На проезжавшую мимо афганскую колонну солдат не обратил никакого внимания, даже голову не повернул в ее сторону.

Если с пакистанской стороны границу охранял этот молящийся мужичок, то со стороны афганской, оставшейся позади, не было никого – ни человека, ни лошади, ни какого-нибудь худосочного, с выпирающими мослами на крестце мула, – куда-то подевались все пограничники, словно бы у них объявили общий пионерский сбор, и это было досадно.

Въездов в Пакистан со стороны Афганистана было несколько: около Хоста, это был главный въезд и самый оживленный, также подле Асадабада, Файзабада, Джелалабада… А вообще граница была дырявой, как старая сгнившая тряпка, можно было пролезть в любую щель или рванину.

И что еще было плохо: ни сам Игорь, ни его напарники не увидели на афганской стороне ни одного пограничного строения, не было даже простенькой будки типа «сортир», земля была голой… Ни одного солдата или хотя бы сотрудника царандоя – афганской милиции, – никого. Игорь непонимающе покрутил головой и сбросил газ, вгоняя грузовик в высокое облако густой едкой пыли.

Город, в который прибыла колонна Афсотра, был большой, выжаренный солнцем до костяной белесости, с низкими, словно бы глубоко вросшими в землю домами, лишь в центре его возвышались пять или шесть высоких, в несколько этажей строений, принадлежавших, скорее всего, местным богачам или администрации.

Половину города занимал базар – огромный, цветистый, как в пору Али-бабы и сорока разбойников, очень шумный, воздух тут трепетал от выкриков людей, музыкальных синкопов, воплей ослов и баранов, выставленных на продажу, пения цыганок, рявканья полицейских, настолько сильного и грубого, что от него дрожали облака. Купить здесь можно было, наверное, что угодно, от мумии Хеопса и боевой колесницы римлян до акваланга Жака-Ива Кусто и пиджака Роберта Кеннеди, в котором тот был убит. Таких базаров в жизни своей Игорь Гужаев еще не видел, хотя в свои двадцать три года успел повидать многое.

Засек Игорь и нескольких «молчальников» – плохо одетых людей с зоркими глазами. Эти люди обычно знают все, следят за всем, что происходит вокруг, они в курсе о передвижениях любого человека в великом скопище этих людей, аккумулируют всякие новости, важные и неважные, независимо от их значения, и живут в богатых домах. Зарабатывают они хорошо, не меньше, чем, скажем, директора заводов.

Впрочем, сколько зарабатывает здесь директор завода, Гужаев не знал, как не знал, сколько получает директор и в Союзе, но не это важно – рыночные «молчальники» жили в очень богатых домах, все до единого.

Знают они конечно же всё, – по расхожей истине «всё знают все», – впрочем, Гужаев вставил бы в ту формулу слово «только»: «Всё знают только все» и тогда бы всё оказалось на своих местах, но… Но к «молчальникам» подобраться было невозможно, они бы сразу заложили его полиции.

Джангул повел колонну на окраину города, на разгрузочную площадку. Несколько человек отпустил на рынок – надо было купить продукты и на обед, и про запас, продукты в Пакистане стоили дешевле, чем в родном Кабуле и жизнь здесь была хоть и трудная, но затрат требовала значительно меньше, чем в Афганистане.

В числе тех, кто пошел на базар, находились Гужаев и Альберт Карышев.