Сталин против рептилоидов (СИ)

— Значит, вы выстрелили шесть раз, — продолжил Эгунд.

— Никак он не хотел прощаться, — отвечала товарищ Незабудка. — Ему всё было мало.

— А где автомобиль, вы ж приехали сюда на авто.

— Его шофёр уехал на нём, когда понял, что с его руководителем покончено.

Тут пришёл товарищ Буханкин и доложил:

— Товарищ Эгунд, никто ничего не видел, и не слышал, да и говорить никто не хочет, что не удивительно, здесь в Марьиной Роще элемент проживает не пролетарский, а вовсе даже асоциальный.

Эгунд опять кивал головой, раздумывая о чём-то, потом продолжил, поднимаясь с корточек:

— Товарищ Незабудка, а какой был автомобиль у товарища Пильтуса, что за шофёр у него был, может, вы знаете, кем работал вот этот вот товарищ, — он глядел на ящера что лежал на гнилых досках. — Вы разбираетесь в автомобилях?

— У него был огромный, чёрный «Паккард» с откидным верхом, роскошное авто, — сказал красавица.

— Таких у нас не много, — произнёс Арнольд Буханкин. — Найти будет не сложно. It will be easy[2].

— А работал он уполномоченным по закупкам табака в МосГорТорге. У него водились деньги.

Про кокаин товарищ Ракель Самуиловна ничего говорить не стала. Зачем?

— Проверим, — обещал Ян Карлович.

— А шофёром у него был татарин, он ему тут помогал, он из бывших дворников, а этот, — она кивнула на ящера, — грозился его обратно в дворники отправить.

— А вот это будет не просто, — сказал оперуполномоченный англоман, — в Москве каждый третий дворник татарин.

— Его звали Ибрагим, — вспомнила красавица.

— Ну, тут каждый третий татарин — Ибрагим, — кичился своей осведомлённостью товарищ Буханкин.

— Товарищ Буханкин, идите, помогите товарищу Тыжных, — сказал Ян Карлович.

Когда молодой оперативник вышел, товарищ Эгунд подошёл к Ракель Самуиловне и сказал:

— А теперь расскажите мне всё как было, со всеми подробностями, даже с теми о которых дамы, как правило, умалчивают.

— Да рассказывать особо и нечего, и подробностей особых не было, — начала вспоминать товарищ Незабудка.

— Тем не менее, всё как было, в мелочах.

В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных, тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.

— Ну и что ты там нашёл, пока меня не было? — спросил Арнольд Буханкин.

— Да вот, полюбуйся, — товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.

Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:

— И что в ней такого особенного?

— Особенного ничего, чего ж в ней особенного, тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?

— Фу, disgustingly[3], вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, — Буханкин откинул тряпку, стал тщательно вытирать руки, как положено англоману большим платком. — И что думаешь, много ей смыли?

А «дурень деревенский» смеялся глядя на коллегу и говорил:

— Да почём же мне знать, сколько этой тряпкой крови отмыто, много ли мало ли. Вот ты у дамочки лучше спроси, её раздевали, или так жрать хотели, с одёжей вместе?

— А зачем тебе это? — поинтересовался Буханкин. — Может ты любишь послушать про раздетых дамочек?

— Дурак ты, Буханкин, чтобы просто уяснить, сколько тут уже баб пожрали. Ежели раздевали, то куда их тряпьё девали, продавали или сжигали, или прятали?

— Сжигали, наверное, или продавали, что и куда в этой халупе спрятать можно, тут же пусто во всё доме, — недоумевал Буханкин, он работал в органах ещё совсем недавно.

Свирид Тыжных тоже работал в КРО совсем недавно, но он был парнем деревенским и поэтому в отличие от человека в совершенстве владевшего дедуктивным методом знал, где обычно, что-то прячут:

— Чердак да подпол, куда ж ещё прятать, давай я чердак осмотрю, а ты подпол. Половицы плохо прибитые поищешь.

Но Арнольд Буханкин не согласен был с таким раскладом:

— А чего это ты чердак, а я подпол? Давай наоборот. let's reverse[4].

— Давай, — сразу согласился крестьянский сын, морщась от непонятных слов, и из-за сложенных дров у стены доставая топор.

— А ты дамочку-то разглядел? — игриво улыбался Буханкин, прежде чем уйти. — Какова конфета!

— Никакая она не конфета, — бурчал Свирид Тыжных сердито, — она член ВКПб с шестнадцатого года, а сама проститутка. Вот так вот, брат.

— Не может быть?! — округлил глаза Буханкин. — Откуда знаешь?

— Откуда, откуда — оттуда, сама она сказала, сказала, что ей ящер три червонца предложил! За них и поехала. А ещё она Савинкова знала, сам слышал.

Но эсер Савинков на товарища Буханкина не произвёл никакого впечатления. Его больше удивляла сумма:

— Три червонца? — отказывался верить он. — Да нет, ты не расслышал. Не может быть, чтобы три червонца.

— Не веришь, так сам спроси. Я то не глухой, авось.

— Так и спрошу, — храбрился оперуполномоченный Буханкин.

— Брешешь, не спросишь, — Тыжных даже остановился, ухмылялся.

— Забоишься!

— Спрошу!

— Забоишься.

— С чего бы? Я при исполнении, могу любые вопросы задавать.