СССР. Незавершенный проект

В этом смысле всеобщее огосударствление средств производства и наличных общественных отношений, совершившееся в СССР на грани 1920-1930-х гг. XX в. свидетельствовало, скорее, о чрезвычайных антибуржуазных мерах ВКП(б) и советской власти, сыгравших в то время – в какой мере, об этом можно спорить – свою позитивную роль в экономическом прогрессе страны, чем о социалистическом развитии общества. Во всяком случае, уничтожение частной собственности, всеобщее огосударствление экономики и общественных отношений оказались способными ускорить промышленную модернизацию страны (хотя бы за счет ликвидации паразитического потребления и перераспределения национального продукта в пользу развития индустрии), но «всестороннего развития индивидов» (Маркс), без которого немыслим социализм, они обеспечить не смогли по определению. Мы уже не говорим о «цене» такого прогресса (стагнация сельского хозяйства, террор против собственного народа, полнейшее господство бюрократии). Думается, если и существовал в Октябрьской революции собственно социалистический – по Марксу – компонент, то он ограничивался реально: а)нападением на частную собственность; б) участием в революции рабочего класса под руководством большевистской партии, не более того. Речь в России могла идти только об одном – о праве начать решение исторической задачи социалистического преобразования общества, как она была сформулирована в марксизме, решения, которое европейский пролетариат продолжил бы и завершил.

В этой связи возникает трудная задача определения действительного характера Октябрьской революции.

О революционных эпохах нельзя судить по их сознанию, неоднократно подчеркивал Маркс. Чтобы не впадать в идеологическую односторонность исследователи обязаны различать (а иногда и разводить) осознание смысла действий самими участниками переворота и реальную политическую трактовку. В том, что действующие лица Октябрьской революции осмысливали свои задачи как социалистические, таилась двоякого рода тенденция. С одной стороны, социалистический ингредиент идеологии связывал демократизм рабочих и крестьян с проповедью далеко идущих преобразований, которые выходили за рамки допустимого для буржуазии. С другой – в этом преувеличении исторических задач революции таилась возможность отхода революционной мысли и политического действия от реальных проблем российской действительности, опасность волюнтаристского навязывания «социализма» народным массам, не считаясь ни с их интересами, ни с достигнутым ими уровнем развития. История России в начале XX в. продемонстрировала обе тенденции: и поистине всеобъемлющий размах социальных преобразований, и готовность руководства большевиков развязать террор против собственного народа во имя «построения социализма».

Таким образом, Русская революция, включая октябрьский перелом 1917 г., легитимируется автором, как, по-видимому, уже понял читатель, не через социализм или переход к социализму (хотя действующие лица исторической драмы именно так ее осознавали и обосновывали), а прежде всего через ответы на вызовы Современности. Как отмечал Б. Г. Капустин в своей работе «Современность как предмет политической теории», «Современность есть не еще одна структура и характеристика общества, а проблема, причем проблема культурная, оборачивающаяся центральной политической проблемой тех обществ, которые с ней сталкиваются (как скажем, Россия в XX в. – И. П.) и которые после такого “столкновения” уже не могут от нее “укрыться”»[119].