«Революция 1789 года, писал К. Маркс, – имела своим прообразом (по крайней мере, в Европе) только революцию 1648 года, а революция 1648 года – только восстание нидерландцев против Испании. Каждая из этих революций ушла на столетие вперед не только по времени, но и по своему содержанию»[114]. Российская пролетарская революция, разразившаяся в эпилоге эпохи европейских революций, в свою очередь, заимствовала многое в методах действия, в осознании своего хода, перипетий и непосредственных результатов у Французской буржуазной революции, хотя по «своему содержанию» и отличается от нее. Что сближает российскую пролетарскую с французской буржуазной? Что дает возможность сравнивать столь существенно различные исторические события? Движение истории, взятое как целое, только оно дает точку зрения, с которой может открыться внутренняя связь между событиями разных эпох, координация этих событий в пространстве и времени. Что же открывается нам в данном случае?
Прежде всего, и та, и другая революции переплетаются – с глубокими аграрными преобразованиями, являющимися важнейшим экономическим содержанием буржуазного переворота во Франции и существеннейшим – пролетарского в России. Благодаря аграрным преобразованиям, ниспровержение господствующих классов и во Франции, и в России вырастает до размеров великих, подлинно народных революций. И хотя во Франции во главе революции шла буржуазия, использовавшая движение народных масс в своих целях, а в России – пролетариат, сознательно апеллировавший к крестьянской войне в целях борьбы против буржуазии, это различие не играет решающей роли: в обеих странах буржуазные преобразования совершались революционным путем и отвечали интересам основной массы населения.
И во Франции, и в России огромное воздействие на ход событий оказали выступления социальных низов, толкавших революцию дальше исторически возможного с последующим откатом, движением вспять. В обеих странах социальные низы наложили на ход революции «отпечаток своих требований, своих попыток по-своему построить новое общество на месте разрушаемого старого»[115]. Характерно, что и якобинскому Конвенту, и советскому правительству приходилось, опираясь на сознательные элементы переворота, сдерживать стихийно-хаотические, ультрареволюционные устремления низов – городской бедноты в одном случае, отсталых слоев пролетариата – в другом[116].
Не последнюю роль в общей схеме развития событий в революциях во Франции и России сыграло наличие крупных городских центров. Париж – с одной стороны, Петроград и Москва – с другой, своими авторитетными действиями избавляли народ от необходимости в каждой отдельной местности всякий раз заново решать борьбой основной исторический спор. Правда, в России ввиду наличия национальных окраин и их громадного культурного и социального отрыва от центра борьба порой распадается на ряд обособленных выступлений. И все же в обеих революциях социальный вопрос (как бы он не формулировался) получил перевес над стремлением к местной автономии и национальному обособлению.
И во Франции, и в России огромную роль сыграла революционность якобинского типа. Характерная черта якобинства – насильственное «навязывание» остальным классам (в России – крестьянству) позиций и мер, идущих дальше, чем те, которые были возможны благодаря наличным историческим предпосылкам. Как когда-то революционная Франция приняла гегемонию якобинцев, так революционная Россия приняла гегемонию рабочих Петрограда, Москвы, Харькова, Иванова и т. д. Пределом якобинской политики большевиков – развязывания энергии народных масс с тем, чтобы сделать их соперниками пролетариата в борьбе с буржуазией – стало начало 1921 г., когда завершился разгром армии Врангеля. Вскоре кронштадтский мятеж, «антоновщина» и другие выступления показали, что крестьянство не намерено больше мириться с продразверсткой и «военным коммунизмом». Якобинская фаза пролетарской революции была закончена.
И, наконец, последнее по счету, но отнюдь не по значению – термидор. Термидор, вообще говоря, означает остановку революции, поворот ее вспять. Термидор – характерное следствие такого типа революций, которые из-за форсирования событий и создания положения совершившихся фактов, навязывают обществу изменения, идущие дальше возможного; их еще предстоит «переварить», сделать «рациональными», «работающими» в данных исторических условиях. Другими словами, якобинская революционность своей оборотной стороной и дополнением имеет термидор – контрреволюционный переворот, обуздывающий «первозданные» силы, вызванные к жизни революцией.