СССР. Незавершенный проект

Сторонники Прогрессивной партии могли надеяться, что все будет проще для левых с уходом «плохого примера» – Советского Союза, однако, напротив, дискурс в СМИ и среди населения в целом либо стал деполитизированным, либо сдвинулся вправо. Соединенные Штаты в этом отношении всегда были на правом конце спектра, но в последние 20 или 30 лет это обсуждение сконцентрировалось еще дальше на консервативном конце шкалы. «Классовые» темы сняты с повестки дня, и большинство людей, похоже, не в состоянии отчетливо представлять себе или говорить о классах и классовых неравенствах (или о «несоответствиях», как они сейчас эвфемистически называются). Они, конечно, знают об этих различиях, но не могут объяснить их отчетливо. Даже простые термины – такие, как «рабочий класс» или «трудящиеся» – больше не могут использоваться в публичном дискурсе и заменены бессодержательным термином «средний класс», который теперь используется даже для обозначения малоимущих семей, которые потеряли жилье и доступ к здравоохранению.

В то время как средства массовой информации используют все возможности для намеренного принижения социализма и прогрессивных инициатив, в массовой культуре отсутствие Советского Союза отражается, прежде всего, в крайнем уровне деполитизированного и фрагментированного мышления. Каждый «вопрос» рассматривается отдельно, как если бы не существовало никакой связи между проблемами здравоохранения и финансовым дерегулированием, или между бездомностью и неправильно работающей системой образования. В отсутствие четкого различия (в лучшую или в худшую сторону) между «системами» – социализмом и капитализмом – политический дискурс разбивается на эти несоизмеримые между собой обособленные «вопросы».

Этот сдвиг усугубил существующие в США тенденции понимать политику с точки зрения индивидуумов: как «выбор» отдельного избирателя (великий идеал «независимого» избирателя, «свободного» от любой партийной принадлежности), так и личности отдельных политиков.

Конец утопии?

Советский Союз играл определенную роль в том, чтобы давать нам возможность думать об утопиях. В то время как немногие люди на Западе после наивной эйфории 1930-х гг. определили бы СССР как утопическую модель, это, по крайней мере, позволяло нам задать вопрос: «Могут ли люди создать общество лучше, чем капитализм?» Советский Союз не мог быть ответом на этот вопрос, но его существование делало возможной саму постановку этого вопроса.

Социализм теперь определяется как «обанкротившийся», и стираются из памяти те особенности советского режима, которые отличали его от капиталистических режимов и делали возможным существование альтернативного образа жизни: его эгалитарная идеология, подчеркивающая, что работы и услуги были единственным законным основанием дохода (которая сопровождалась гораздо более низким, чем на Западе, неравенством доходов); его официальное презрение к модели жизни, основанной на почти маниакальном влечении к потреблению (что сопровождалось сдержанностью привилегированных слоев общества в удовлетворении своего желания публично продемонстрировать богатство); его активная антиимпериалистическая позиция (которая сопровождалась поддержкой антиколониальных движений и обездоленных народов во всем мире); официальная антимилитаристская культура (которая в фильмах и в литературе никогда не прославляла войну или сводила к минимуму ее ужасы); его экономика полной занятости (гарантирующая, что никто не будет оставлен без внимания, без доходов, социальной опоры и личной безопасности, которые обеспечиваются наличием работы – даже ценой «экономической эффективности»).

Для американцев тогда Советский Союз стал просто потерпевшей крах «сталинской системой», системой ГУЛАГов, чисток и раскулачивания. Эта система изображалась как режим, который не имел возможностей для внутренних изменений, как если бы Горбачев и перестройка были просто продлением сталинского полицейского государства. Это как если бы мы сказали, что за Соединенными Штатами раз и навсегда утвердилась слава рабского режима и режима геноцида на основании истории рабства и геноцида коренных народов. Таким образом, если социализм олицетворяет собой «обанкротившуюся систему», то становится вообще чрезвычайно трудно говорить о лучших обществах.

Капитализм – единственное реально существующее общество, вследствие этого он должен быть единственным целесообразным обществом. Присущие ему чередования бума и последующей депрессии – это выражение «законов рынка», столь же естественных и неизбежных, как законы, регулирующие мир природы. Альтернативы капитализму, теперь выглядящие столь же странными, как сон или детские сказки, прекращены навсегда. Они стали настолько невероятными в народном сознании, что стало невозможным формулировать и проводить что-то вроде последовательной стратегии для радикального изменения.