Попытки ослабить центральное управление через рынок и рыночные механизмы происходили с 1988 года, уже при перестройке. Основной категорией этого стал хозрасчёт, на который ссылались и «рыночники», и «самоуправленцы», конечно, с разных позиций. Это ключевое понятие «рыночного социализма» несло в себе замену директив центрального планирования политикой цен и стимулирования на местах, значительную степень самостоятельности предприятий, децентрализацию в целом. Мы видели, что с 1988 года встала проблема плюрализма собственности, которая выразилась в разрешении создавать «кооперативы». Новые формы хозяйства, естественно, были – потенциально – мелкими частными предприятиями, а уже с 1988 года они могли нанимать, согласно венгерскому опыту, работников, которые не были членами кооператива. Это явление, собственно, уже относится к предыстории приватизации, поскольку единственной целью этих кооперативов была рыночная прибыль. Опасения властей вызывало главным образом то, какими товарами будет вестись свободная торговля: уже в декабре 1988 года запретили кооперативам торговлю видеофильмами и производство алкоголя, ограничения вводились и в других областях. Государство тогда ещё не намеревалось сдавать свои позиции в пользу частного капитала: сфера, где трудилось примерно 3,1 миллионов человек (2,4 % всей рабочей силы), давала 3 % советского ВНП[277]. «Самофинансирование», обеспечивающее директорам предприятий большую самостоятельность в использовании прибылей, пришло в резкое столкновение с самоуправлением производителей. Понятно, что менеджер не был заинтересован в том, чтобы делить власть с трудовым коллективом. Менеджмент был вынужден вести борьбу на два фронта: он воевал как с центральными и местными учреждениями бюрократического управления, так и с советами, организациями наёмных работников (производственные советы, профсоюзы и пр.) Против государственной централизации он объединялся с трудящимися, а против устремлений трудящихся опирался на рыночные механизмы, рассчитывая на поддержку государственной власти. Как мы уже подчёркивали, наименее разработанным моментом всей концепции самоуправления было то, каким образом может подключиться система общественного самоуправления к мировой экономике, как впишется в неё, как сможет интегрироваться, или – наоборот – как отключится от неё. Одновременно можно было бы учесть все три тенденции. Либерализм (неолиберализм) чувствовал себя на коне именно в этой точке, поскольку марксисты не могли дать адекватный ответ на «вызовы глобализации».
Один из лидеров либералов Г. Явлинский, в частности, под влиянием Михаила Эллмана и Яноша Корнай сформировал свою концепцию собственности – между социализмом и «национальным капитализмом», под влиянием указанных, весьма жизненных процессов[278]. Явлинский не принял концепцию неолибералов по государственной собственности; российский автор отождествлял её со свободным грабежом «спонтанной приватизации». Он искал место «менеджерской бюрократии» в процессе реформ, не поняв при этом, что в Советском Союзе и в Восточной Европе вообще возможна только полуперифе-рийная форма капитализма. Намерение вывести менеджеров «из-под государственного контроля», против чего протестовал Явлинский, проявилось в известных явлениях: на государственных предприятиях распространилась двойная бухгалтерия, благодаря которой скрывали, что нелегально присвоенная продукция попадала на чёрный рынок, или за не произведённую продукцию выплачивали премию. Между директорами, менеджерами возникла разветвлённая неформальная корпоративная сеть, которая расцвела в период перестройки. Эта пережившая перестройку сеть переплелась с чиновниками среднего звена, но уже в 1987 году директора, менеджеры открыто повернулись против собственника, то есть против ослабевшего государства. На практике уже в 1989-1990-х гг. реформа собственности на основании двух принятых 7 апреля 1989 года постановлений, по сути, представляла собой применение арендной системы, в рамках которой частным лицам и негосударственным предприятиям отдавались в аренду государственные предприятия, государственное имущество.