СССР. Незавершенный проект

Советской экономике со «смешанной собственностью» положил конец «великий перелом» 1929 года, который, по сути, совпал с разразившимся мировым экономическим кризисом. Быстрым осуществлением взаимозависимых процессов индустриализации и коллективизации, строящихся главным образом на политической, властной мотивации, стремились достичь одновременно две цели: рассчитаться со «стихийной капиталистической реставрацией» и её социальными носителями, то есть это было желание установить контроль над деревней. С другой стороны, через неэквивалентный обмен намеревались «вывести» капитал из сельского хозяйства, накапливая его для индустриализации (первоначальное социалистическое накопление). Это отчасти предполагало введение насильственных мер и тем самым введение государственного планового хозяйства, оперирующего авторитарными методами. Конечным результатом известного процесса стало господство закреплённых форм государственной собственности с соответствующей им социальной структурой. Даже коллективные хозяйства (колхозы) в перспективе были нацелены на тотальную национализацию. Были уничтожены как формы частной собственности, так и коллективные, самоуправляющиеся формы собственности, которые пустили достаточно глубокие корни в сельском хозяйстве. Между тем диктатура партии переросла в личную диктатуру Сталина, что было закреплено в виде политической формы бюрократической централизации. И за военным коммунизмом, и за нэпом, и за сталинским поворотом стояли различные факты международной изоляции советской власти, различные внешнеполитические и геостратегические вызовы и вытекающие из них «страхи». В них можно увидеть стремления сохранения власти, как со стороны центра, так и на местах. Неудивительно, что возможность новых преобразований также была связана с изменениями в международной обстановке и с кризисом функционирования внутренних властных механизмов.

После смерти Сталина, но отчасти ещё по его инициативе, началась реформа государственно-бюрократической экономики, которую чаще всего связывают с именем Хрущёва. Вновь вышла на передний план – как бы в порядке возвращения к нэпу – возможность децентрализованной «рыночной смешанной экономики», «рыночного социализма». Его противопоставляли сложившейся системе централизованной бюрократической экономики, в которой нерешёнными проблемами оставались бюрократический произвол и отсутствие материального стимулирования. Однако проблема собственности не была поставлена во всей конкретности и в 1968 году, когда в Венгрии вводили новый экономический механизм. В Советском Союзе эти два главных направления – «рыночники» и «плановики» – в 1961-м году на XXII съезде заключили своеобразный теоретический компромисс. Практическое противоречие между «планом» и «рынком» они в теории разрешили в понятии производственного самоуправления, возвратившись к марксистской теоретической традиции, которой придерживался и Ленин. То есть в битвах на ниве экономической политики – под знаком сохранения власти – два основных направления, как правило, приходили к соглашению, а обобществление государственной собственности оставалось на страницах теоретических работ. После Великой Отечественной войны усилился и обрёл определяющую экономическую мощь военно-промышленный комплекс, а он неумолимо противостоял серьёзному пересмотру роли государства. Восстановление Советского Союза после II мировой войны происходило своими силами, страна была исключена из плана Маршалла, да и холодная война в целом консервировала «имперское» мышление. Политические ожидания Запада в отношении Советского Союза всегда выходили за те рамки, в пределах которых советы ещё чувствовали себя в безопасности. Всё это не означает, что не было периодов, когда между Западом и СССР существовали интенсивные экономические и торговые связи, как например в 1970-е гг., в эпоху так называемой «разрядки»[234].

Изоляция государственного социализма от мира – вопреки распространённому мнению – это не решение советской властной элиты, не какое-то заранее спланированное стремление, а, по сути, была адаптацией, возможным путём «выживания». Вынужденная изоляция, однако, уже ко второй половине 1920-х годов воспринималась как достоинство («социализм в отдельно взятой стране»): государственный социализм окреп, возникла целая культура изоляции[235]. Крах Советского Союза и государственного социализма в целом в Восточной Европе также неотделим от кризиса этой культуры, в конечном счёте, от её сдачи.