СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)

Поскольку КГБ должен проникать всюду, он хочет и может отовсюду впитывать сотрудников для себя: КГБ связан с милицией — они переманивают тех, кто им понравился там; присматриваются к тем, кто на срочной службе в войсках МВД и КГБ — и предлагают им «расти»; охотно берут бывших спортсменов; ищут специалистов в разных областях — биологов, математиков, лингвистов, инженеров-электриков. Под наблюдением одного такого инженера, довольно симпатичного молодого человека, я в ссылке на Колыме ездил осматривать строительство Колымской ГЭС.

Страна всегда была покрыта гигантской сетью внештатных осведомителей одни работают по убеждению, другие — желая получить маленькие блага или возможность рассчитаться с кем-то, третьи — из страха. Те из них, кто показал себя наилучшим образом, переходят на постоянную службу.

И конечно — такова вообще человеческая природа — стараются брать своих: детей, братьев и сестер, дальних родственников, хороших знакомых и тех, в ком они инстинктивно чувствуют нечто родственное себе. Все эти потоки проходят через разного рода спецшколы и проникаются сильным кастовым духом.

И подобно тому, как сердце, вбирая кровь, разносит ее по всему телу, так и КГБ — сердце советской системы, — вбирая отовсюду «сотрудников», повсюду же проталкивает их — и уж конечно в торговые организации, в печать и на дипломатическую службу, чтобы они растекались не только по стране, но и по всему миру.

Это проникновение и соприкосновение с живой жизнью делают гебистов гораздо более информированными и более прагматичными, чем, скажем, советские идеологи. Но за последние двадцать лет — по мере снижения роли КГБ в системе — заметна тенденция превращения гебистов из фанатиков — или делающих вид фанатиков — в обычных чиновников, более или менее безразлично выполняющих свои обязанности.

Однако кастовая отгороженность от общества сильна. Она порождает не только чувство собственно превосходства, но и более бессознательное чувство отчужденности и обиженности. Я не встречал более уязвимых людей, чем гебисты — любая насмешка может вывести их из себя, в мгновение ока слетает напускная вежливость, некоторые стараются улыбаться, но видно, как внутри они страдают. Не все, конечно, как и не все, впрочем, пытаются насмешничать над сотрудниками «органов».

Можно сказать, что на работу в КГБ добровольно идут люди, жаждущие власти как своего рода компенсации за собственную незначительность, и часто люди, ущемленные в детстве неспособностью к учению, или трусостью, или садизмом, или другими столь же печальными качествами.

Как и все советские люди, они в глубине души восхищаются Западом. Гебист как-то говорил мне с восхищением:

— Подумайте только, в Америке полицейский — уважаемый член общества, многие женщины рады выйти за него. А у нас какая умная баба пойдет за милиционера?!

Вы можете видеть их слабости, но вам не всегда удастся сыграть на них. Прежде всего потому, что вы ни с кем из них не имеете дела как с самостоятельным человеком — вы имеете дело с огромной машиной, и каждый из них — это только колесико, сцепленное с другими колесиками, и самостоятельно оно не может повернуться на миллиметр, только уже если вся машина становится слишком расхлябанной.

Но зато они постараются всячески сыграть на ваших слабостях. Они не столь уж тонкие психологи и ищут в человеке какую-то явную и понятную им слабость, чтоб уж вовсю давить — страх, ревность, зависть, склонность к деньгам, к женщинам, к мужчинам, к водке, к наркотикам. Ставка на самое дурное и примитивное происходит еще и потому, что их самих никак нельзя назвать сложными или добрыми натурами. Я помню, что мне, чтобы обмануть их, нужно было прикидываться много хуже, чем я есть на самом деле, — и они как-то даже по-детски раскрывались мне навстречу.

Помню, как начальник Магаданского управления КГБ уговаривал меня эмигрировать из СССР (так хотели, чтоб я уехал, что даже четыре месяца ссылки обещали скостить).

— Что вам здесь пропадать, Андрей Алексеевич, — улыбаясь, говорил он. — Поедете на Запад, вот там жизнь, две машины себе купите, сходите в кабаре.

Часто я видел его озабоченным, особенно когда он рассказывал о коварстве американских империалистов и японских рыбаков — рыбаки ему досаждали в Охотском море, — а тут его лицо как бы даже засветилось изнутри. Видно было, что две машины и кабаре — его собственная мечта.

Но вот я уже полгода на Западе и, к стыду своему, не купил ни одной машины и даже не был в кабаре. Я думаю, гонорара за статью о КГБ мне не хватит на покупку машины, но тем более мой долг тогда — пропить его в кабаре.

5 декабря 1976, экспресс Париж — Амстердам

^{Опубликовано в «Far Eastern Economic Review» 31.12.76 (Гонконг).}

Речь на приеме Международной лиги прав человека

(9 декабря 1976, Нью-Йорк)

Уважаемый г-н председатель! Уважаемые дамы и господа!